Парень с большим именем

От полушубка Борискин перенял кислый запах овчины, все принюхивался сам к себе и ворчал:

— Скоро ли из него выветрит кислятину? Чих от нее беспрерывный.

— Сегодня один вернулся, месяца два назад убежал со спецовкой, снова просится. Вот поймите, почему убежал, зачем вернулся? За новым комплектом одежды? Возможно. Работать по-настоящему? И это возможно. Тут и гадай — принимать, не принимать? — сетовал. Елкин.

— Приняли? — спросил Борискин.

— Отказали. Если уедет в степь, значит, летчик, толку не жди. Такого не жалко. Работы добиваться будет — приму. Парень с качествами, был у нас проводником, переводчиком, умеет агитировать. И черт его дернул удрать…

— На одежонку польстился.

— Скорее, испугался тяжелой работы. Я его в землекопы назначил, прочил в бурильщики и дальше по вашей части. Ловкого молодого парня жалко пихать в сторожа или дровоколы.

— Поглядеть бы его, чем дышит.

— Наверное, уехал.

Борискин вышел за дровами. Около юрты он заметил человека. Тот стоял и кутался от снега в брезентовый плащ.

— Кто тут? — Борискин взял человека за плечо.

— Казах.

— Чего торчишь?

— К начальнику надо.

— Иди! — Борискин пропустил казаха в юрту, принес охапку скрюченного саксаула, подкинул в печку и велел казаху: — Грейся! Долго стоял?

— Час, больше. — Казах весь дрожал, он здорово промерз, но не подходил к печке.

— Брось плащ, грейся! — сказал Елкин. — Товарищ Борискин, это он самый, Тансык.

— Легок на помине. — Бригадир потянул Тансыка на кошму. — Садись, поговорим. Много ли раз просить? Не выйди я, замерз бы.

— Я боялся, — прошептал Тансык.

— Кого, чего? У нас не тюрьма. Люди в тюрьму идут — не трусят, насвистывают.