— На работу не примет, прогонит… Я продам коня и уплачу за одежду. Возьми, пожалуйста! — Тансык всем корпусом подался к Елкину.
Бригадир удивленно взглянул на него, на инженера, почувствовал неловкость и начал набивать печку саксаулом.
— У нас закон: убежавших, да еще с одеждой, обратно не принимать. О тебе я подумаю, посоветуюсь.
— Возьми, пожалуйста! Я не могу жить в степи. У меня нет аула, нет дела, нет новостей…
Елкин растерялся. Его устыдили умоляющие слова Тансыка.
— Примите его! — сказал бригадир. — Возьму в свою бригаду.
Поспешно, как флюгер от неожиданного порыва ветра, Тансык повернулся к Борискину, уловил его серьезный взгляд, убедился, что над ним не подшучивают, и еще быстрей повернулся к Елкину.
— Завтра придешь ко мне в контору, зачислю, — сказал Елкин.
Тансык начал благодарить инженера и бригадира.
— Не надо, не выношу, — остановил его Борискин. — Я тебя возьму к себе. У меня работа тяжелая. Будешь убирать камни?
— Буду, все буду.
— Будешь учиться? Я тебя попытаю по-всякому, до дела попробую довести.
— Буду, буду! — торопился уверить Тансык.
— Ладно. Теперь скажи: почему ты вдруг задумал удрать?
— Дурак был.
— Как так? Не понимаю.
— Думал, можно жить в степи без дороги. На дороге трудно, работа, а в степи легко.
— И что же? Нельзя жить?
— Нельзя! — Тансык тряхнул головой, точно вбил гвоздь. — Раньше можно было, теперь нельзя.
Борискин не знал, что Тансык был вестником Длинного уха, и не понял, почему же нельзя жить без дороги, почему она так необходима Тансыку, но допытываться не стал.