Парень с большим именем

— Ваничи.

— Наконец-то, — усталый, озабоченный гонец повеселел. Он выехал утром и уже не чаял, что доберется до Ваничей.

Ваничи стояли на краю района, за многими лесами и болотами. Дорога туда что ни шаг — лужа, ухаб, пень. И молодой, гладкий, военкоматский воронко пришел седым от пены, в ошметках грязи, с опавшими боками. Затем гонец спросил, кто у ваничей председатель колхоза. Из толпы мужиков выступил дядя Петр.

— Я председатель. — Он поправил фуражку, хотя она и сидела как следует, и огладил рукой темную окладистую бороду. — Пойдем потолкуем.

Вороного гонец сдал колхозному конюху, сам ушел с дядей Петром. Председателев сын Алешка сказал товарищам, чтобы подождали его с минутку, и умчался вслед за отцом домой узнать, с каким делом приехал гонец. Немного погодя он снова был на улице и радостно объявил:

— Война, ребята! Давайте играть в войну.

И, особенно не расспрашивая, где, у кого война, мальчишки разделились на две группы. Никому из них не пришло на ум, что скоро начнутся проводы отцов, слезы, новые заботы, — вся жизнь пойдет по-другому. С палками в руках они наступали стенка на стенку. Кое у кого уже были царапины, синяки, но боли никто не замечал. Обе стенки весело и победно кричали «ура!».

На улицу вышел дядя Петр, направился вдоль деревни. Поравнявшись с мальчишками, он приостановился и сказал:

— Вы, лапша, чего разгамелись?

— В войну, дядя Петр, играем, в войну.

— Тоже нашли игрушку. Марш по домам!

— Дядя Петр, рано. И стадо еще не пригнали.

— Сказано: марш! — Затем Петр крикнул отдельно своему сыну: — Лешка, беги на конный, скажи, пусть трех коней оставят дома, в ночное не надо, и сейчас же зададут им овса вволю. Ночью в город поедем. Понял?

— Понял.

Дядя Петр пошел дальше. Лешка умчался на конный. Остальные мальчишки глядели вслед Петру и переговаривались, как им быть. Воинственный дух, который живет в каждом парнишке, подбивал их ослушаться председателя.

Перед домом бригадира Никиты дядя Петр снова приостановился, постучал в окно и, когда Никита выглянул, подал ему четвертушку бумаги. Подавая, сказал:

— Поторапливайся: часа через три выедем.

Никита заикнулся что-то спросить, но Петр отмахнулся: — Потом.

Не успел он дойти до следующего дома, как со двора Никиты раздался визгливый, режущий уши женский плач.

По мере того как дядя Петр раздавал повестки, плач ширился, охватывая всю деревню, он спешил за ним, как дорожная пыль за телегой.