Немного погодя ручей принес радостную весточку — свежее лыко. Лешка мгновенно выловил его из воды.
— Любопытно, издалека ли оно, — гадала Матрена, разглядывая лыко. — Совсем свеженькое. Да и ручей не велик, похоже, недалече начинается.
Прибавила шагу. Лешка вдруг сказал:
— Топором тюкают.
И верно, тюкали. Матрена пошла прямо на звук.
— Мама, мам, я теперь знаю, кого мы ищем, знаю. — Лешка от радости сделал козелка. — Совсем не малину.
Мать поглядела на него строго-строго и сказала:
— Знаешь — и помалкивай. Болтать про все не годится.
— Я ведь с тобой с одной болтаю.
— И со мной ни к чему. Теперь надо к молчанью приучаться. Теперь не то что на другого, а на себя нельзя слишком-то полагаться. Прижмут к стенке, наставят в лоб дуло, и что не надо, а скажешь — само скажется. Ну, замолчали. Вон человек глядит в нашу сторону.
На берегу ручья стоял мужик неопределенных лет — его лета надежно скрывала большая с проседью борода — и лениво курил трубку. На Матрену с Лешкой посмотрел тоже лениво, на привет только кивнул и принялся драть лыки. Матрену не обрадовала эта встреча. Пень, а не человек. Видать, на ходу спит. «От такого много не узнаешь», — подумала она и спросила, как пройти в деревню Ваничи. «Узнаю — и прямо домой. А говорить, стоять с таким — только попусту время тратить».
— В Ваничи? — Мужик выпрямился, почесал затылок. — Туда дороги нету. Вот в Степаничи есть, знаю. Идите в Степаничи.
— Нам туда незачем: мы из Ваничей.
— А я думал, вам все одно.
— Да нет, есть еще разница.
— Из Ваничей… Далеконько забрели. А вы как сюда, так и назад, след в след.
— Про это мы и без подсказу, сами знаем. Нам попрямей охота.
— А что, много путляли?
— С утра. Совсем закружились.
— С утра — это пустяки. Здесь по неделе плутают, а бывало, и смерть находили. Вы зачем вышли-то?