— Тебя. Иди-ка. — И, когда парнишка явился, добавила: — Возьми вон топор и наколи дров. И что за дурная привычка обязательно волочить топор в хату.
— Ты же сама принесла, — сказал Лешка.
— Себя и ругаю. Дрова оставь в сарае, они для бани.
Лешка подскочил к матери и шепнул:
— А потом можно мне сюда?
Немецкий старший заинтересовался, о чем шепчет мальчик.
— Просится в дом, ему интересно посмотреть на немецких господ офицеров, — сказала Матрена.
— О, пожалуйста, может смотреть сколько угодно, — разрешил немец.
Лешка с Анкой устроились в уголке около двери. Немец вдруг спросил:
— Мальчик, знаешь, кто такой Гитлер?
Только благодаря матери, которая опередила его, Лешка не сказал: «Собака».
— Где ему знать, мал еще. И свое-то имя недавно запомнил, — сказала Матрена.
— Мал… Расти надо. — Немец кинул Лешке яблоко: — Лови. Кушай. Расти!
Лешка и не шевельнул пальцем. Яблоко покатилось под печку.
— Держи, лови! — командовал немец.
— Лови сам, — буркнул Лешка и, схватив топор, юркнул за дверь в сад.
В саду, обрывая одно за другим наливные яблоки, Лешка высказал Анке горечь своего сердца:
— Что я ему, собачонка, хватать на лету. И кидает-то наше же яблоко. Да на колени стань передо мной, из его поганых рук ничего не возьму. Сколько он русской крови пролил. И чего мамка перед такими расстилается.
Анка молчала камнем на Лешкину ворчню. Ее заботил Лука: где он, куда его спрятала мать?
Лука тем временем был у реки, на густо заросшей ольхой и черемухой пойме. Он нарочно ушел и заплутался там, чтобы не выбрести одному. А иначе он не ручался, что не затеет новую ссору с немцами.