— И-их, голуби!.. Наддай, надбавь!
По дороге в оба конца катят городские рессорные пролетки, тарантасы, ползут мужицкие телеги, бредут пешеходы. Много пешеходов. Неподалеку от Железновского завода старинный мужской монастырь. Богомольцы стекаются в него из многих областей.
Пешеходы сильно загорели, все на них полиняло, пропылилось. За плечами они несут большие, тяжелые котомки, идут спотыкаются.
— Эй, кто устал, клади мешки! Подвезем, поможем. Ну, снимай! — кричит Федотка.
— Спасибо! Нам господь бог помогает, — отзываются богомольцы.
Они считают, что истинное богомолье надо совершать пешком, бедно, трудно, все, что требуется в дорогу, нести на своих плечах. Бог труды любит, и угоден ему только трудный путь. А все легкие — на лошадях, поездах, пароходах, — когда в этом нет крайней необходимости — бог не приемлет.
Богомольцы уходят в ворота монастыря, за красную кирпичную стену, над которой высоко, выше самых больших сосен, поднимаются золотые кресты и небесно-голубые купола с серебряными звездочками. А Федотка направляет свою тройку в лес: матери послали их собирать шишки.
…С шишек и началось все. Однажды Федотка убрел за ними дальше обыкновенного — поблизости уже выбрали — и наткнулся на такую картину: под кустом сидит монах, весь черный, белые одно лицо да седая голова, и пьет из бутылки что-то, пьет прямо из горлышка. Бутылка с водочной наклейкой, и монах морщится, крякает, вытирает рукавом губы — все, как после водки.
Федотке захотелось подшутить над монахом, и он крикнул из-за куста:
— Чай с сахаром, святой отец!
— Прочь, нечистый! — откликнулся монах и начал прятать бутылку в карман. — Нет тебе другой дороги? Не мешай человеку причаститься!
— А тебе нет другого места? — Федотка шагнул ближе к монаху.
— Ах ты чертово племя! Уходи, не гляди на мой грех!
— Какой хитрый — и глядеть нельзя.
— Нельзя, грешно.
— А пить?
— Вдвойне грешно.
— Зачем тогда пьешь? — пристал к монаху парень.
— Бес попутал. Эх, докончить, что ль? — Монах вытянул бутылку обратно. — Люди знают, что приемлю, от бога не скроешь. Для чего же отказывать себе? Глупо, глупо! — и опрокинул недопитки в рот. — Теперь я в своей норме, причастился досыта, готов хоть в рай, хоть в ад.
Монах засунул пустую бутылку в карман: пригодится еще злодейка с наклейкой! — и, шатаясь, спотыкаясь, побрел к монастырю. Под кустом, где монах выпивал, остался мешок с каким-то небольшим грузом.