Не открыть было невозможно: толпа в несколько сот человек требовала:
— Открывай!
Платон снял замок, распахнул дверь, и стала хорошо видна на полу кладовой большая груда ярких, вымытых, высушенных «святых» камешков.
Народ сперва ахнул от удивления, потом заговорил:
— Как в банке хранят, за железной дверью, под пудовым замком.
— Будто золото.
— Они и есть золото. За каждый осколочек, за каждую крупинку брали денежки.
Народ теснился у кладовой. Монах Паис не стал ждать, когда все наглядятся, наговорятся — свое дело он сделал, — и ушел из монастыря с заводскими рабочими.
Расстрига Паис поселился у Губановых. На всех антирелигиозных митингах в округе он рассказывал про монашеские проделки. В монастыре стало тише. Большой колокол не колебал горы и леса на двадцать километров вокруг. Сильно убавилось богомольцев. Звонил один маленький колоколец, которым сзывали на молитву только свою братию.
— Чего он блямкает каждое утро и вечер? — спросил Федот Паиса.
— На моленье зовет.
— О чем же молятся они?
— Да все об одолении врагов.
— Кого, каких?
— Вас, большевиков, и прочих безбожников.
— Откуда знаешь?
— Как не знать. Сорок лет выжил с ними. Дружков, доброжелателей имею там. Видаемся потихоньку. Есть охотники к вам прислониться.
— Сведи меня с ними! — попросил Федот.
— Попробую.
Встреча с монахами была ночью, за монастырской стеной, в лесу. Разговор начал Губанов: