Выбрались из монастыря тем же потайным ходом, вернулись в завод и там прямо в штаб вооруженной охраны завода. Губанов один, без Паиса, доложил, что был в монастыре, видел настоятеля, а рядом с ним шел бывший изгнанный управляющий заводом и толпа подозрительных типов. Одеты они в штатское, но по выправке сильно смахивают на белых офицеров.
В ту же ночь отряд красноармейцев занял монастырь, сделал в нем обыск. Нашли новые, недошитые ризы, оружия не оказалось. Управляющего и еще несколько человек подозрительных задержали и отправили в советские следственные органы. Часть отряда красноармейцев расквартировалась в монастыре надолго. Монашеская братия начала разбредаться.
Весь тот округ заняли белогвардейцы, у красных остались только Железновский завод и монастырь. Заводские и монастырские постройки, сложенные из крепчайшего камня-дикаря, оказались воистину неприступной твердыней. Под их защитой бесперебойно работали все цехи завода, сами готовили необходимое оружие.
В тот раз выпуск готового чугуна совпал с темной, ненастной ночью. Пробивали у домны лётку[19] молодые рабочие Губанов и Антонов. Пробив, они продолжали стоять около нее: лётка иногда засоряется, зарастает, и приходится снова разделывать.
Чугун падал в ковш светло-огненной, ослепляющей дугой. Губанов и Антонов неотступно глядели в лётку, если она хоть немножко станет уже, слив замедлится и металл в эти минуты замедления потеряет свое высокое качество.
Никто не заметил, как в цех вбежали два монаха, крикнули: «Погибни, анафема!» — и сильно толкнули Федота Губанова в спину.
Он упал в ковш, полный расплавленного чугуна. И в один миг — даже не успел крикнуть — ничего не осталось от человека. Только парок, жиденький серый парок облачком вырвался из ковша и рассеялся по цеху.
Монахов схватили. На допросе они показали, что водились с Федотом Губановым и расстригой Паисом, доносили им тайное про монастырскую братию. Потом они раскаялись, а игумен для полного искупления греха приказал им предать лютой, адской казни богопротивного коммуниста (большевика) Федотку Губанова.
От человека ничего не осталось, нечего было хоронить. Подумали и решили, что этот чугун — не только чугун, а и человек. Негоже разливать его на болванки, потом снова казнить огнем в мартене, мучить в прокатных станах, бить кузнечными молотами, терзать так и этак. Вывезли слиток на площадь, на самое почетное место: живи, Федот, вечно, будь для всех примером!
…— Можно и закругляться, — сказал доменщик Антонов. — С той поры больше сорока лет Чугунный Федот самый-самый передовой в нашем заводе. Перед ним устраиваем октябрьские и майские демонстрации, перед ним берем производственные обязательства, и наша рабочая Доска почета стоит перед ним. Недостойному стыдно будет красоваться рядом с Федотом.
И был такой случай, был. Один наш рабочий начал снимать с доски свой портрет. Его на этом деле поймали:
— Вредительствуешь?
— Себя снимаю.
— И себя нельзя, если тут быть положено.
— Недостоин я. Стыдно перед Федотом. Он жизнь отдал, а я всего-навсего работал честно. Не хочу выхваляться этим, это моя обязанность. — И рабочий унес портрет домой.
ПОДКИДЫШ
Утром, когда над рекой и по горным буеракам висел еще туман, из села Благодатского вышел парень. Он был в галифе и гимнастерке зеленого цвета, но они так затерлись, что больше походили на кожу, чем на сукно.
Обут он был крепко, в ботинки с железными подковами. Уральские дороги каменисты. На макушке у него был красноармейский шлем, из-под него выбивались спутанные рыжие волосы. В руках палка с железным наконечником, который затупился и стерся. Много было хожено, много дорог опробовано. На загорбке у парня — серый мешок, и в нем что-то.
Километре на десятом повстречался парню мужик с возом угля.
— Здорово, товарищ! — сказал ему парень и приподнял свой шлем.
ebooksa