Клеточник, или Охота на еврея

22
18
20
22
24
26
28
30
* * *

Фима полюбил Чехию всерьез, безоговорочно, чего не случилось за тот пятилетней давности визит к сыну. По настоянию Сашки, он позволил себе два месяца абсолютной праздности. Они с Юлей далеко не ограничились Прагой. Путешествовали, побывали почти везде, благо страна невелика, но исторических и живописных мест в избытке.

Побродили по тропам заповедника «Чешский рай» мимо старинных замков и крепостей, проплыли на лодке по подземной речке Кунква в знаменитых Карстовых пещерах, десять дней пили живительную водичку и наслаждались окрестностями Карловых Вар, любовались дивными миниатюрными постройками сказочного городка Тельч и добрались до границы с Австрией, до лесов национального парка Шумава с их дивным воздухом предгорья и бесконечными дорожками вдоль живописных чащоб и холмов.

И Прага, конечно Прага! От их квартирки на севере столицы, в престижном, весьма симпатичном районе Бубенеч он шел пешком к центру и там, смирившись с дневной туристической толчеей и дожидаясь вечернего растворения приезжих по питейным заведениям, неторопливо прогуливался по улочкам Старого Мяста. На другой день бродил вдоль барочных фасадов Малой Страны. Менял маршруты, постигая город, вдыхая запах новой и, как он уверовал, по гроб жизни доставшейся ему второй родины.

Еще в юности, обнаружив в себе сентиментальное, романтическое пристрастие к старинным погостам, к ветхим надгробьям и тронутой патиной лепнине заброшенных склепов, Фима во второй уже раз отправился сегодня в Иозефов, еврейский квартал древних синагог и старого кладбища. Хмуроватый дождливый день, серая поволока тумана, опустившаяся на почти безлюдный в этот час старинный погост, навевали грусть и настраивали на философские размышления. К таковым в последние время весьма расположен был настрадавшийся человек. Низкие, где-то почти вросшие в землю, покрытые мхом надгробья с едва различимыми надписями на древнееврейском, идише, иврите, латыни теснились одно над другим порою в пять-семь рядов. Камни представляли тех, кто под ними, вещали что-то Фиме на невыученных им языках, и временами казалось, он понимал эти последние короткие послания древним мертвецам от ушедших вслед.

Он ощутил с не испытанной доселе острой, с каким-то новым для него чувством коренную, кровную связь с этими раввинами и цадиками, торговцами, менялами, портными и часовщиками, что столетиями лежат здесь в покое, в большинстве своем безвестные, забытые миром.

Многие из них старались жить, как и Фима, мирно и тихо, в трудах ради куска хлеба и немножечко ради собственного удовольствия, вкушая скромные радости и опасливо сторонясь недружелюбного, непредсказуемого мира за пределами своих домиков, местечек и резерваций.

Он не молился Б-гу, как они, но не видел в том греха, оправдывая себя тем, что беззлобие и добросердечность, которые не он один признавал за собою, вполне достаточная страховка на тот случай, если Всевышний все-таки существует и суд будет праведным. Еще одной препоной на пути к вере, если решил бы пойти по нему, наверняка бы стал его неискоренимо ироничный, даже саркастичный взгляд на вещи, на мир. С этим он уж точно ничего не смог бы поделать!

Фима устал и присел на краешек влажной плиты, подстелив сложенную в несколько слоев газетку. Ему было спокойно и хорошо, еще недавно терзавшие его мысли, воспоминания и комплексы остались в России, в поезде, в прошлом, в другой, невозвратной жизни. Он закурил, посчитав, что может себе позволить маленькую приятную слабость в дополнение к согревающему душевному комфорту. Его радовало октябрьское безлюдье на этом участке кладбища в будний день, и что никем оно не будет нарушено, и никто не потревожит приятнейшее чувство безмятежности и умиротворения.

Надо же, какая-то женщина в черном, свободного покроя плаще и такой же черной шляпке с узкими полями все же объявилась на тропинке, ведущей от основной аллеи. Фима с интересом смотрел на приближающуюся фигуру и ощутил что-то романтическое в этой встрече с незнакомкой в окружении вековых надгробий.

Женщина неторопливо приблизилась, глядя себе под ноги, словно не видя Фиму. Подняла голову и огляделась, лишь рассеянным быстрым взглядом скользнув по фигуре, лицу. Она была заметно привлекательна, и даже неуместные в пасмурный день притемненные очки не отвлекали взора от точеных черт лица и тонко окаймлявших его светлых волос, пробивавшихся из-под шляпки.

Фима галантно привстал, произнес по-чешски «добры ден» и ненарочито приветливо улыбнулся. Она улыбнулась в ответ, подошла еще ближе, почти вплотную. Улыбка вдруг исчезла, и со словами «добры ден, господин Клеточник» резким ударом мгновенно извлеченного из-под плаща то ли удлиненного ножа, то ли стилета проткнула Фиме грудь, вспоров сердце.

У Норы была твердая, натренированная в спортзале рука.

После первого же посещения Фима признался жене, что очень хотел бы упокоиться на Иозефове. Но на древнем погосте давным-давно не хоронили. Ефиму Романовичу Фогелю досталось землицы в еврейской части огромного Ольшанского кладбища Праги. Даже это было не просто, но Сашка выхлопотал.

— И на том спасибо!» — сказал бы Фима с виноватой улыбкой. И добавил бы: — Ничего не поделаешь, с хорошими местами на погостах у всех больших городов проблемы. Я что — особенный?..

Убийцу не нашли. Российские СМИ отреагировали короткими напоминаниями о покойном и его роли в недавних событиях. Несколько авторов, не сговариваясь, украсили свои заметки схожими метафорами: щупальца мертвого дракона утащили-таки под землю того, за кем он охотился при жизни.

Скандал не приобрел заметного масштаба.

Все, что могла сделать для Ефима Романовича Фогеля родная страна, она уже сделала.

Эпилог

Желтая кирпичная четырехэтажка постройки 1938 года костью в горле застряла у круглогорских девелоперов и местных властей. Сладкое денежное место, до центра пешком десять минут, а эта сгнившая изнутри, идущая трещинами по левой части фасада, обшарпанная хреновина с деревянными перекрытиями продолжала служить обителью четырем десяткам семей.

Нищий, но начитанный, кем-то еще и науськанный народ качал права, требовал взамен непомерного комфорта и размещения столь же близко к центру. В конце концов, договорились. Кто соблазнился большей площадью, кто сохранением района, а кого и крутые мальчики предупредили о грядущих пожарах и авариях.