Майор Пронин и тайны чёрной магии

– Спасибо за совет, я попробую при случае, – он приветливо кивнул старику.

– Извините, что отняли у вас столько времени.

– Ничего, – снисходительно сказал Лещенко. – Прощайте.

Он потянулся к книжке.

– Позволите? – спросил он, взглядывая на Евдокимова. – Вам, может быть, эта книжечка и в смех, а по мне она написана на пользу, людям ещё пригодится.

Встреча с дьяволом

Как хороша летняя ночь на Кубани! Густой лиловый мрак как-то сразу возникает на земле, вот, только что было светло, только что всюду шли люди, только что брело стадо, какие-то пичужки только что вылетали из кустов, и, вот, нет уже ничего, темно, ничего – ничего не видно, неясные тени тонут в густом лиловом мраке, и не поймёшь – то ли это люди, то ли деревья, то ли это туман стелется в балках и кустах. Всё обволакивает душистая ласковая теплынь. Так бы и купался в ней, и тонул, и бродил… Как же соблазнительно найти посреди этой тёплой тьмы ту, к которой устремляется сердце, угадать, отыскать, обнять, взять её под руку и пойти с ней по невидимой тропе, через балки, через кусты, через чёрт-те знает что, до самого края земли идти всю ночь напролёт, всю бессонную ночь до самого утреннего света. А звёзды, белые и голубые, зелёные и жёлтые, маленькие, большие, всё падают и падают над головой, чтобы можно было бесконечно загадывать и загадывать – вечно ли она будет твоею. Кажется, что плещет волна, хотя ставок давно обмелел и высох, кажется, что это верещит, льёт, высвистывает свою песню соловей, хотя это мальчишки перекликаются, собираясь воровать абрикосы, кажется, что самая красивая девушка в мире где-то поблизости поёт для тебя одного свою песню, хотя это по радио старая и нудная баба выкрикивает какой-то сердцещипательный романс, – ах, да мало ли что кажется летней кубанской ночью тому, кто любит, кто верит, кто знает, что жизнь молода и прекрасна!

Было уже совсем темно, когда Маруся Коваленко подошла к хате старика Лещенко.

За низкой изгородью, сплетённой из колючего тёрна, тянулись к звёздам высокие мальвы, и, хотя мальвы почти что и не пахнут, пахло от них одуряюще, такие дикие и сладкие ароматы неслись сейчас со всех сторон.

Маруся подошла к палисаднику и вздрогнула, пожалела, что не накинула на себя шаль, ей показалось, что откуда-то из ближней балки подкрадывается ночной холодок, а она была в светлом маркизетовом платье, которое одела ещё с утра.

Она постояла – постояла, но отступать было поздно, и негромко позвала:

– Тихон Петрович, а, Тихон Петрович…

Но, должно быть, он её ждал, потому что в хате, только что глядевшей на Марусю чёрными неприветливыми окнами, вдруг вспыхнул свет, за окнами зажглась тусклая шестнадцатисвечёвая электрическая лампочка, – впрочем, наличие такой паскудной лампочки объяснялось не скромностью Лещенко, а тем, что в станице экономили электроэнергию и разрешали пользоваться только небольшими электролампами.

Она услышала, как стукнула входная дверь, но ничего не рассмотрела.

– Заходи, заходи, – позвал её голос Тихона Петровича. – Не бойся.

– А я не боюсь, – несмело сказала Маруся и вошла в палисадник. – Куда, Тихон Петрович?

– В хату, в хату, – нетерпеливо сказал он. – Куда же ещё?

Маруся вошла в хату и сзади неё, щёлкнув щеколдой, вошёл Лещенко и сел на лавку, не приглашая гостью садиться!

В хате было чисто, прохладно, пол был выметен, на столе ничего не стояло, пахло сеном, сушёным листом, пылью, хата казалась какой-то нежилой, пустой и было в ней почему-то даже немного жутко.

Маруся подумала, что ей немного жутко от того, что она собирается ворожить.