– Ну, а если ничего не получится? – вдруг спросил Тихон Петрович.
– Тогда мне одно – в воду и всё, – сказала Маруся. – Мне без него не жить.
– И ладно, – сказал Тихон Петрович. – Сейчас пойдём.
Он полез куда-то за печку, достал мешок, протянул Марусе.
– Бери, – приказал он девушке. – Возьми у двери лопату, поди во двор, накопай земли.
– Зачем? – спросила Маруся.
– След за собой будем забрасывать – серьёзно объяснил Тихон Петрович. – Чтоб дьявол по нашему следу не шал.
– Ну и что? – вдруг дерзко спросила Маруся.
– А то! – передразнил её Тихон Петрович. – Ты знаешь, что будет, если дьявол по следу пойдёт?
Но что будет, он так и не объяснил.
– Иди за землей, – приказал он. – Жменей десять наберёшь и хватит.
Маруся взяла мешок, лопату, вышла во двор.
Вокруг девушки плавала беспросветная ночь. Было очень темно, но воздух был такой чистый, такой лёгкий, что все звуки в нём разносились удивительно явственно. Парк находился очень далеко от жилища Лещенко, в самом центре станицы, там ещё пело радио, а казалось будто это на соседней улице какая-то девка старается перекричать собак, так громко и так старательно пела далёкая певица. А собаки расходились всё больше и больше, они брехали на все голоса и на все манеры. Какая-то шавка взвизгнула тоненьким дискантом, охнула, остановилась, взвизгнула опять и залилась тоненьким жалобным воем, не хуже той певицы, что пела в станичном парке. Ей в ответ не то какой-то трезор, не то полкан, не то барбос, гавкнул, прорычал что-то и затем принялся брехать без перерыва, а вслед за ним подняла лай уже целая армия барбосов, трезоров и полканов, сиплый и шумный хор их звучал всё громче и громче, собаки тоже были заняты какими-то своими делами. А над головой Маруси мерцала и теплилась громадная сине-зелёная звезда, мерцала так ярко, светила так тепло, точно Маруся была ей знакома с детских лет, она точно подбадривала девушку в этом тесном и тёмном дворе станичного знахаря…
А Марусю и в самом деле надо было подбодрить. Сердце её сжималось, было ей и жутко, и неприятно, и неуютно, хотелось всё бросить и убежать, зарыться лицом в широкую материнскую юбку, всплакнуть, совсем немного всплакнуть, облегчённо вздохнуть, улыбнуться посмотреть в дорогие и заботливые материнские глаза и рассказать, на что она истратила отложенные на платье деньги.
Но Маруся понимала, что она не может убежать из этого двора.
Она прислушалась к собачьему лаю, посмотрела на звезду, взялась за лопату и у самой завалинки копнула землю.
Земля была рыхлая, мягкая, Маруся копнула раз, ещё раз, положила лопату, присела на карточки, расправила мешок, захватила двумя горстями землю, земля была мягкая и совсем сухая, насыпала в мешок, ещё набрала, насыщала, – ей показалось, что хватит, встала, встряхнула мешок, подняла, захватила лопату и пошла обратно в хату.
Тихон Петрович опять копался в сенях.
– Принесла? – спросил он её в темноте.
– Принесла, – сказала Маруся.