– Кому? – спросила Маруся.
– Сторонам света, вот кому, – сказал старик. – Дура!
– А зачем? – спросила Маруся.
– Да ты что – проверять меня пришла или ворожить? – сердито сказал старик. – Делай, как говорят, и молчи!
Тихон Петрович начал кланяться – на восток, юг, на север, на запад…
Что оставалось делать Марусе?
Старик искоса на неё поглядывал.
– То-то же, – сказал он.
Затем Тихон Петрович достал что-то из кармана, наклонился, опустил руку до самой земли и очертил вокруг себя и Маруси круг.
– Вот и косточка пошла в ход, – сказал он. – Теперь нам никто не страшен.
Он снял с головы картуз и сунул его за пазуху.
Лицо его белело во тьме, оно было серьёзно и печально, Тихон Петрович похож был на покойника.
– А теперь отвернись и не смотри на меня, – сказал он Марусе. – Не надо смотреть на человека, когда он с нечистой силой разговаривает.
Маруся отвернулась.
Она всё-таки посматривала искоса на колдуна.
Тихон Петрович прижал руки к груди и заговорил.
– С моря – океана, с острова Буяна, из лесов дремучих, из песков сыпучих, Князь тьмы, Вельзевул, Люцифер, Сатана, явись предо мной, как лист перед травой, – заговорил он, всё повышая и повышая голос, всё певучее и певучее, увлекаясь и входя в раж, как оперный певец в кульминационный момент оперы. – Хемен-этен, хин, те в, миносель, айя-сарайя, вейся-взвейся, гори – не тухни…
Он вскрикивал всё громче и громче, всё неистовее и неистовее, и Марусе казалось, что тьма вокруг них действительно становится всё гуще и гуще, что лёгкий летний ветерок делается холодней, а Тихон Петрович всё кричал и кричал, призывая к себе Дьявола, Люцифера, Вельзевула или как там его ещё зовут, говорил что-то с ним, чего-то требовал, пока, наконец, он совсем не охрип и голос его сорвался на тонкой высокой ноте.
Тихон Петрович глубоко вздохнул и провёл рукой по глазам.
– Он находится возле нас, – сказал он шёпотом. – Теперь держись.