Именно Дейв убедил Августуса в том, что нам надо провести в Юрика-Бич неделю или даже десять дней, устроив «ретрит» со строгим расписанием медитаций и групповых дискуссий. Иэн Бенбери моментально подхватил идею – хотел, наверное, скрыться от преданных и требовательных прихожан, – как и Эллен, которой нравилось кормить людей, преодолевающих трудности. (До ближайшего магазина было больше десяти миль, бутан привозили редко и с большими промежутками, колодец был ненадежен, а единственным источником топлива для огня служили веточки мескита и плавник с озера.) Мы с Полом идею восприняли без энтузиазма. Не хотелось покидать уютное жилище.
– Это Августусу там будет хорошо, – сказал Пол. – Он повеселится, превращая камни в хлеб и замаливая грехи в пустыне. Ну, ладно хоть не надо оставаться там на сорок дней и сорок ночей!
Я же лично опасался, что грехи замаливать придется не только Августусу. Пол еще не знал новость, дошедшую до меня в последний момент: мисс Свендсон тоже собиралась с нами, вместе с Аланной и Ди-Анной.
Вскоре закончив с необходимыми приготовлениями, утром третьей недели мая мы покинули Лос-Анджелес, и караван автомобилей двинулся в сторону Юрики. (В тот день нацисты вторглись на Крит.) Машины были под завязку набиты постельным бельем, провизией, кастрюлями и инструментами. Забавно было вот так поехать за две сотни миль, прихватив добра на целый магазин, чтобы просто помолиться!
В середине дня выйти на берег озера без солнцезащитных очков было невозможно: поверхность мелкого и широкого озера играла ослепительными бликами. Вода была такой соленой, что сама тебя выталкивала. Купание не освежало, разве что ночью: едва покинув воду, ты начинал мариноваться на солнышке. Хижины стояли невдалеке от берега, посреди невесомых серых зарослей сумаха. Песчаные бури отшелушили со стен краску, обнажив серое и сухое, как кость, дерево. От домов в сторону шоссе за холмы тянулась каменистая тропа, а за трассой уже виднелись железная дорога и телеграфные столбы – серые, раскаленные и сухие, как металл, давно ставшие частью пустыни. Дальше тропа пересекала склоны холмов, усеянные пучками мескита и креозотового куста; их были многие тысячи, но и их не хватало для того, чтобы скрыть наготу лежащего под ними грубого серого песка. За холмами высились горы. В сиянии яростного дневного солнца они казались едва различимыми серыми фантомами и чудесными минеральными радугами – на закате, а по ночам – просто черными, огромными и бесполезными грудами вулканического шлака.
Одна из хижин, столовая, была намного просторнее прочих, однако днем так нагревалась, что дышать в ней становилось просто нечем. Тогда Форд с Дейвом соорудили широкий навес, протянув брезентовые полотнища между сумахом. Под ним мы устраивали дневные медитации, обедали и проводили большую часть дискуссий. Мы вставали в пять утра, ложились в девять вечера, и еще у нас была сиеста в самый жаркий час дня.
Всего нас собралось пятнадцать человек: Августус, мы с Полом, Бенбери, супруги Уилрайты, доктор Пэт Чанс, Форд Уилрайт со своей женой и две их знакомые (школьная учительница из Лагуна-Бич и целительница из Сан-Диего), миссис Свендсон, Аланна и Ди-Анна.
Ниже – некоторые выдержки из записной книжки, которую я вел в Юрике. Ведение записей было частью дисциплины, которую я назначил себе на время «ретрита».
Первая стража. Новое окружение не дает покоя. Кто все эти люди? Твои спутники в исследованиях, а значит, естественно, соратники и друзья. Что я тут делаю? Попробовал технику Августуса – смотреть на других участников группы как будто под рентгеном, видеть их живыми скелетами без личностных черт. Так можно преодолеть неприятие. Труднее всего пришлось с Дейвом; проще всего – с Фрэн Уилрайт.
Неприятие, вызванное жеманством Пэта, когда он за завтраком читал письма Фенелона[107]. Всего лишь уязвленное тщеславие: почему не попросили читать меня?
Вторая стража. Сильное нервное напряжение из-за горячего, как из печи, пыльного ветра и хлопков брезента. Это просто издевательство: как можно медитировать в адском пекле?
Дискуссия на тему ненасилия. Говорил слишком много, потерпел неудачу – спасибо Грейс Бернбаум только потому, что она употребляет слова, которые меня бесят, вроде «многозначительного». Августус о сострадании: первородный грех животных, живых ископаемых, выживание маленьких и гибких, «Дао дэ цзин»[108], будь как вода.
Третья стража. Намного лучше. Сильное чувство взаимодействия с Полом, сидящим рядом со мной.
Дискуссия на тему вегетарианства. Глубокое уважение к другим формам жизни. Все равно в мясе мы не нуждаемся. Белок есть в арахисе и сое. Перетирай свое зерно в ручной мельнице. Главное – количество.
Вторая стража. Беспокойство и волнение. Приходят под личиной страха из-за вторжения на Крит. После обеда тайком отправился в магазин. Газеты у них только вчерашние. Новости ужасают. Черная мгла. Газету зарыл у обочины на обратном пути. На время «ретрита» проголосовали за то, чтобы изгнать их ради духовной жизни.
Третья стража. Пока что лучший опыт. Слава богу, что я тут.
Вторая стража. Рад, что сумел быть учтивым с Дачин, которую оскорбил скептицизм Пэта. Однако потом проявил замаскированную трусость: отказался проехаться верхом на лошади под предлогом того, что слишком жарко. Также хвастал познаниями в немецком перед Фрэн, Фордом и Наоми. Сказал, что когда-то говорил на нем идеально, а забросил якобы ради духовной жизни.