Мы все притихли, и только Августус ахнул, словно при нем сорвали наконец-таки духовный джекпот.
Позднее, когда мы ехали домой, Пол пробормотал:
– Боже, эта девочка меня заводит!
– Аланна? Честное слово, Пол, как ты мог положить глаз на такую кроху?
– Черт, нет, я про Ди-Анну. Как она сидит, раздвинув ноги, когда знает, что я смотрю на нее. И ведь сама же видит, что заводит меня, маленькая стерва… Ты мне не веришь, да?
– Ну, мне кажется, ты любишь такое придумывать.
– Пари?
– Я, конечно, знаю, то есть читал, что некоторые детки рано созревают. Но Ди-Анна… А вообще, почему нет? Она очень увлечена Августусом, упорно продвигается к «этому самому».
– Ну даешь, Крис, а еще романист! Разве не видишь, что она такая сексуальная только потому, что она такая, какая есть? Или в чем, по-твоему, «это самое» состоит?
– Ты сам не устаешь повторять мне, что ни Августус, ни остальные рылом не вышли. Определись, дружище!
– Как ты не видишь, что планку им не взять именно по этой причине? Вот Ди-Анне однажды это удастся, возможно.
– Ну и молодец… А теперь ты послушай меня: если увижу, как ты волочишься за этой девицей, то нашему соглашению да и всему остальному конец, понял? Не собираюсь я больше поддерживать это баламутство. Мне, вообще-то, и самому тяжело марку держать.
Пол усмехнулся.
– Придется тебе караулить меня, голуба. – И он принялся мечтательно напевать: – Тот, кто присмотрит за мной…[105]
– Ну и гад же ты! Ты хоть понимаешь, что творишь? Медленно, но верно делаешь из меня ревнивого муженька.
Пол ничего не ответил, продолжая усмехаться. Разумеется, он отлично знал, что творит. То же самое он наверняка проделывал со всеми своими любовниками – мужчинами ли, женщинами, неважно, – неизменно умудряясь сохранить за собой роль женщины. Ту же игру он мог затеять и со мной, ведь мы были связаны. Не сексом, но деньгами, которые я ему дал. Боже, эти узы – коварный плющ! Я искренне говорил, что мой поступок честен и без подвоха, однако подвох все же нашелся. Он всегда найдется… Я уже исподволь следил за Полом, как он тратит мои десять тысяч долларов. Расточительность, когда он заказал в нашу квартиру Пикассо, потрясла меня. А на днях он пошил себе новенькие туфли… Я следил, считал и сам же мучился угрызениями совести.
Продюсера одного из фильмов, над которыми я работал, звали Лестер Летц. С тех пор, как я покинул студию, только он да его супруга поддерживали со мной связь; и то главным образом потому, что миссис Летц прочла книги Августуса и посещала все его лекции. Она все названивала мне и приглашала на ужин, а я все отказывался, пока она не затянула гайки: мол, она в курсе того, что я вегетарианец, как и мистер Парр, вот и сама решила отказаться от мяса. Пообещала стопроцентно вегетарианский стол. Пришлось принять ее приглашение.
Когда я приехал к Летцам, оказалось, что это обычный голливудский трюк: они закатили вечеринку на двадцать человек. Среди гостей был Ронни. Мне он удивился не меньше, чем я ему, но вместе с тем он прямо загорелся: почуял во мне жертву.
Сидя за столом и уминая овощи, в окружении пьяниц и мясоедов, я весь ужин ощущал на себе его насмешливый взгляд. После ужина Ронни припер меня к стенке.
– Вот уж не думал встретить тебя здесь, Кристофер! Значит, ты все же выходишь в свет без няньки!