Нужный мне дом я нашел на улице Бак. Поднялся по лестнице, которая, как ни странно, не грозила подо мной провалиться, и постучал в дверь.
– Кто там? – спросил по ту сторону почти не изменившийся голос Пола.
– Крис.
– Какой Крис?
– Тот самый, – сказал я и толкнул дверь.
Потолки в комнате были очень высокие; наверное, некогда тут располагалась большая гостиная, которую разделили надвое и переделали. На дворе еще стоял день, но плотные бархатные портьеры на окнах были задернуты. Пол сидел на кровати в стиле ампир, подперев спину подушками и обложившись книгами и журналами. Он был бледен, как труп, а его лицо напоминало твердую полупрозрачную маску из воска. С виду он словно законсервировался и очистился: ни малейшего дефекта на лице. Пол вообще выглядел чудесно, сверхъестественно прекрасно. Он был одет в плотный свитер для катания на лыжах поверх пижамы, а в ногах у него на кровати лежала Мохнатка.
– Я уж думал, ты меня видеть не захочешь, – сказал Пол.
– С какой стати?
– Тебе не сообщили, что я наркоман? – Пол говорил очень четко, глядя прямо перед собой.
– Конечно, я в курсе. – Я старался говорить равнодушно. – Ну и что принимаешь? Морфий? Кокаин? Героин?
– Право слово, Кристофер, понимай ты хоть что-нибудь к наркотиках, знал бы, что ни на чем из названного тобой я бы так долго, не опустившись, не продержался. Я употребляю самое безопасное и разумное из имеющегося, и это намного, намного лучше, чем курить табак или травить печень алкоголем. Старый добрый опиум.
– А это – твоя трубка? – спросил я, указывая на гору вещиц на прикроватном столике.
– От трубки немного пользы, если нет денег на то, чем ее заправить, – с упреком ответил Пол. – Я слышал, ты в последнее время много работал на киношников, а значит, вероятно, можешь одолжить мне денег? Или это против твоих принципов?
– Не уверен, – ответил я, ухмыляясь, чтобы скрыть раздражение. Тон Пола меня бесил. – Подумаю позднее.
– Не затягивай. Когда у меня нет денег на свежий опиум, приходится употреблять окурок. Это то, что остается в трубке, и от него жуткие спазмы в животе. – Некоторое время Пол молчал, а потом вдруг спросил: – Который час?
– Четверть третьего.
– Я совсем потерял счет времени. Тем более сейчас зима, почти всегда темно. Лежу тут целыми днями, читаю и сплю. Бывает, ничего не ем, разве что перебиваюсь тарелкой хлопьев.
– Ни с кем не видишься?
– Порой вижусь, порой – нет. Кроме Мохнатки, мне никто и не нужен, правда, любимая? – Он погладил собаку, и она живо завиляла хвостом. – Мохнатка преображается. На днях я видел, как она медитирует. Она станет нашим первым святым-собакой.
– Она тоже весь день взаперти проводит?