– О, ну, боюсь, я в этом деле не столь постоянен. И не занимаюсь этим так долго.
– Сколько же ты отводишь времени медитации?
– О, где-то с полчаса. Порой и вовсе минут двадцать. – Вопросы Пол задавал как будто невинные, но они меня смущали. И чтобы прервать их поток, я встал и вышел в спальню. Хотелось закрыться, но тогда бы я словно исключил Пола, и это дало бы ему моральное преимущество. Вот я и оставил дверь открытой.
– Алло, – осторожно произнес голос Августуса на том конце провода. Это был голос человека, привыкшего получать звонки от безумной половины мира и выслушивать истеричные раскаяния или религиозные сомнения, бессвязные отчеты об оккультном опыте, бессмысленные шутки и даже угрозы расправы.
– Здравствуй, Августус, это Кристофер.
– А, Кристофер, рад слышать тебя! Доброе утро.
– Августус, я бы очень хотел познакомить с тобой одного человека, если у тебя, конечно, найдется время. – Я говорил чуть ли не шепотом, как на исповеди, отчасти потому, что в соседней комнате нас слушал Пол, и отчасти потому, что инстинктивно копировал тон самого Августуса. – Понимаю, ты очень занят.
– Любопытно, когда кто-то говорит, будто занят, не находишь? Зачастую так оправдываются из страха, что у них отнимут время – словно собака, рычащая над костью, которую сама пока грызть не собирается. Человек начинает рычать еще прежде, чем узнает, с какими намерениями к нему обращаются. Если только обращается не он сам, покушаясь на чужую собственность.
– Ты ведь знаешь, я бы не стал торопиться с приездом, если бы дело не было срочным…
– Благодарю, Кристофер, ты всегда терпелив по отношению к чужой несобранности, ибо от нее все беды. Будь люди организованнее, отпала бы нужда в спешке и давлении… Говоришь, дело срочное?
– В общем, да. Если прямо – я боюсь, как бы этот человек, – я еще больше понизил голос, – не покончил с собой.
– О, понимаю… да, это срочно… Мой дядюшка, довольно любопытный, если не сказать аномальный тип, служил священником англиканской церкви, но взглядов на веру придерживался невероятно свободных, и вот он говаривал, что тогда как к верно подступающей смерти всегда можно отнестись с христианским смирением – если врачи и остальные сделали все от них зависящее, а ведь Его воля от нашей не зависит, – то вмешательство в суицид, даже радикальное, вполне оправданно, ибо самоубийство идет вразрез с Божьей волей… Что говорит доктор? Тот, о ком сейчас речь, вне опасности?
– Будет тебе, Августус… – Я невольно рассмеялся, ведь он всегда предполагает худшее и нагнетает драматизм до такой степени, что перестает слушать, что ему говорят. – Я же не сказал, что этот человек уже предпринял попытку суицида! Просто у него с собой таблетки, и он ходит по лезвию бритвы… – Я хихикнул, когда до меня дошел смысл невольного каламбура. – Не знаю, продержится ли бедолага еще хотя бы сутки, а ты – именно тот, кто ему поможет.
– Благодарю, конечно, однако подобные дела – все же не вопрос нужного или ненужного человека. Сейчас главное – вплотную подобраться к месту трагедии, к ужасному завалу эго, перекрывшему горный тоннель, и попытаться передать сигнал на другую сторону. Убедить запертого в ловушке человека, что спасательный отряд уже близок, и он поможет себе сам, сохраняя спокойствие. Пока длится кризис, это – самое большее, что можно сделать.
– Ну что ж, в моем случае придется попотеть.
– Значит, вы сейчас прямиком ко мне?
– Да, конечно, если можно. Скажем, минут через двадцать? – Ну вот, подумал я, совсем как врачи, обсуждаем направление пациента в операционную.
– Буду ждать. Спасибо, Кристофер.
– Спасибо тебе, Августус. – Я положил трубку и вернулся в гостиную. – Он просит нас приехать немедленно.
– Что ж, – ответил Пол, – надеюсь, ты понимаешь, на что идешь.