Но любил ли он Руфуса? Или здесь сошлись, смешавшись, ярость, и ностальгия, и чувство вины, и стыд? К чему припадал он, к телу Руфуса или к телам всех тех темнокожих мужчин, которых видел мельком в далеком прошлом, в саду или на пашне – пот струился по их шоколадной груди и плечам, звенели голоса, белые помочи красиво выделялись на темной коже, вот один запрокинул голову перед прыжком, бултых – и брызги, переливаясь на солнце, с шумом летят во все стороны; другой, подняв руку с топором, прилаживается рубить дерево у самых корней. Он, конечно, так и не смог убедить Руфуса, что любит его. А может, Руфус глядел на него глазами этих темнокожих мужчин и ненавидел его?
Эрик лежал не шевелясь и ощущая на груди тяжесть Ива, доверчиво прильнувшего к нему. Солнце приятно ласкало тело.
– Ив?
–
– Пойдем в дом. Хочется принять душ и чего-нибудь выпить. Я весь взмок.
–
Эрик залился смехом.
–
–
Он помог Эрику подняться, хлестнул шутя его по заду красными плавками.
–
– Может, виски?
– Естественно, виски – ведь дороже ничего нет. Есть будем дома или куда-нибудь махнем?
Обнявшись, они зашагали к дому.
– Попробуй уговорить мадам Беле что-нибудь сготовить.
– А чего бы ты хотел?
– Все равно. На твой вкус.
После одуряющего зноя и ослепительной яркости сада длинный каменный дом с низкими потолками казался особенно темным и прохладным. Котенок увязался за ними и теперь терся о ноги и настойчиво мяукал.
– Придется сначала накормить его, а уж потом ехать. Я быстро.
– Да не голодный он – ест без перерыва, – возразил Эрик. Но Ив уже занялся котенком.