Другая страна

До Эрика донесся шум воды – Ив мыл стаканы. Потом стал насвистывать мелодию – свободную импровизацию на тему Баха. Эрик причесался, отметив про себя, что волосы сильно отросли. Надо будет, решил он, подстричься перед отъездом в Штаты.

Как было заведено, они и сегодня вечером сели у окна полюбоваться морем, Ив расположился на диванной подушке, прислонившись головой к колену Эрика.

– Тяжело покидать это место, – признался вдруг Ив. – Нигде мне не было так хорошо.

Эрик молча погладил его по голове, глядя на блики, дрожащие на поверхности моря.

– Мне тоже было хорошо здесь, – наконец вымолвил он. И прибавил: – Как знать, будем ли мы еще счастливы.

– Конечно будем. Но не в этом дело. Я хочу сказать, как бы ни было мне хорошо, какие бы блаженные минуты я ни переживал в будущем, этот дом навсегда останется в моем сердце. Я понял здесь очень важные вещи.

– Какие же?

Ив повернулся к Эрику.

– Я всегда боялся, что останусь мальчиком на одну ночь – пойду по стопам матери. – Он снова перевел взгляд на окно. – Но здесь, в этом доме, с тобой, я отчетливо понял, что так не будет. Неправда, что яблоко от яблони недалеко падает. У меня будет другая судьба. – Он немного помолчал. – Все это я понял благодаря тебе. Странно, но вначале – веришь ли? – мне показалось, что ты видишь во мне просто торгующего собой юнца. А я о тебе подумал: вот еще один развратный американец в поисках красивого порочного мальчика.

– Но ты вовсе не красив, – сказал Эрик, потягивая виски. – Au fait, tu plutôt moche[37].

– Oh. Ca va[38].

– Начнем с того, что ты курносый. – Эрик нежно коснулся кончика его носа. – Рот великоват. – Тут Ив рассмеялся. – Лоб слишком высок, кроме того, ты рано облысеешь. – Говоря, он любовно гладил лоб и волосы Ива. – А уши, дружок, они просто как у слона или как крылья самолета.

– Ты первый человек, назвавший меня уродом. Может, именно на это я и клюнул, – сказал, засмеявшись, Ив.

– Что еще… Глаза вроде неплохи.

– Tu parles. I’ai du chien, moi[39].

– Раз уж ты сам об этом заикнулся… Боюсь, ты прав.

Они помолчали.

– Каких только негодяев я не встречал, – серьезно произнес Ив, – началось это рано, а продолжалось очень долго. Удивительно, что я не стал совсем sauvage[40]. – Он отпил виски. Эрик не видел лица Ива, но ясно представлял себе его: строгое, смущенное и еще очень юное; жестокость, проступавшую в чертах, породили былые страх и боль. – Сначала моя мать и вся эта солдатня ils étaient mes oncles, tous[41], – он не мог удержаться от смеха, – а потом все эти жуткие липкие мужики, сколько их было – даже не припомнить… – Он снова замолк. – Я лежал в постели, а иногда мы даже и в постель не ложились и позволял им сопеть надо мной и расточать свои слюнявые поцелуи. Некоторые выдумывали невесть что – с тех пор я убежден: ни одна шлюха не расскажет всего о своих клиентах, легче палец себе отрубить, чем выслушать такой рассказ. А ведь все это происходит, каждый день происходит. – Он склонился вперед и, обхватив колени, продолжал смотреть в сторону моря. – Потом брал у них деньги, а если с этим возникали трудности, угрожал: ведь я был несовершеннолетний, их нетрудно напугать – почти все они трусы. – Он почти перешел на шепот: – Никогда не думал, что мужское прикосновение, объятие может доставить мне радость, даже в голову не приходило, что у меня могут быть настоящие любовные отношения с мужчиной. Да и вообще с кем-либо.

– А почему, – заговорил наконец Эрик, – ты не перешел на женщин, если мужчины вызывали у тебя столь сильную неприязнь?

Ив помолчал. Потом заговорил снова: