– Как сказать. Мы просто более
– Это уж точно. – Они остановились рядом с Роял Сен-Жермен.
– Зайдем сюда?
– Все равно. – Ив осмотрел столики, свободных мест не было, заглянул через стекло внутрь бара, там тоже толпились люди, в основном молодые парни. – Но здесь полно народу.
– Пойдем куда-нибудь еще.
Дойдя до угла, они свернули с улицы – все кафе вокруг были переполнены. Еще раз перешли дорогу, миновали закусочную. Эрик приглядывался к Иву, и в тот момент, когда они проходили мимо закусочной, его вдруг осенило, что юноша голоден. Он сам не понимал, как смог догадаться – ведь Ив ничего не сказал, не вздохнул и не замедлил шаг, и тем не менее Эрик не сомневался, что юношу мутит от голода.
– Послушайте, – сказал Эрик, – у меня родилась одна мысль. Я жутко хочу есть – не успел поужинать. Давайте зайдем сначала в «Ле Холл» и перекусим. А когда вернемся сюда, народу, глядишь, поубавится. – Ив смотрел на него, настороженно склонив голову набок, и ждал, что последует дальше.
– Это очень далеко, – пробормотал он подозрительно, совершенно сбитый с толку; казалось, он думал: я согласен принять участие в твоей игре, дружок, но скажи хотя бы, какие в ней правила?
– Я доставлю вас назад. – Эрик, улыбаясь, подхватил Ива по руку и повел к стоянке такси. – Будьте моим гостем, окажите любезность. Как вас зовут?
–
– А меня Эрик.
Потом он часто думал, что, не наступи у него прозрение у закусочной, они с Ивом могли больше не встретиться. А первый совместный обед дал им возможность присмотреться друг к другу. Говорил почти все время Эрик: бремя общения лежало на нем. Ив постепенно расслаблялся и оживал. Эрик болтал без умолку, ободренный переменами на лице Ива, он ждал его улыбки, ждал смеха. Он хотел, чтобы Ив понял: здесь не будет обычной грубой сделки и юноше не придется расплачиваться за обед своим телом. Понемногу до Ива дошел непроизнесенный смысл происходящего, и он серьезно закивал, как если бы обдумывал некое предложение. Одновременно на его лице отразился страх. И победить этот страх Эрик не мог – ни в юноше, ни в себе: страх быть любимым…
Весь тот день они бродили по Шартру, осматривали город. Видели стоящих на коленях у края воды женщин, те терли белье на плоских деревянных досках. Под жарким солнцем гуляли – вверх-вниз – по узким извилистым улочкам; Эрик почему-то запомнил, как в одном месте ящерица метнулась стрелой по нагретой стене. Но собор не отпускал их ни на минуту. Немыслимо оказаться в этом городе и не пребывать постоянно в тени его древних шпилей, стоять на этой земле и не попасть под властное обаяние аскетического и элегантного, христианнейшего и одновременно языческого памятника. Город переполняли туристы, увешанные фотоаппаратами, они толклись повсюду – в длинных куртках, ярких, цветастых платьях и юбках, с эмблемами разных колледжей, некоторые были с детьми. Мелькали панамы, слышались резкие гнусавые выкрики, по выщербленным мощеным улицам медленно ползали автомобили, похожие на огромных блестящих жуков. На площади рядом с собором стояли туристические автобусы из Голландии, Дании и Германии. По улицам слонялись с рюкзаками за спиной серьезные белобрысые мальчишки и девчонки в шортах цвета хаки, обтягивающих крепкие ягодицы и бедра. Здесь были и американские солдаты, некоторые из них – в гражданской одежде, они стояли, перегнувшись через парапеты мостов, устремлялись шумными, гогочущими компаниями в бистро, обступали витрины с красочными почтовыми открытками, а при случае ловили миг удачи с какой-нибудь вертихвосткой. Всю красоту города, мощь земли, силу и достоинство людей, казалось, поглощал знаменитый собор, как бы требуя и получая ежедневную жертву. Он нависал над городом скорее проклятьем, чем благословением, рядом с ним все выглядело ничтожным и мимолетным. Люди не могли чувствовать себя надежно и безопасно в своих домах: в тени великого памятника те казались обреченными на гибель кусками дерева и камня – ветры вечности неизбежно их снесут. На жителях также лежала тень этого великого присутствия. Люди здесь были низкорослые, с плохими фигурами, цвет лиц говорил, что они злоупотребляют алкоголем и мало бывают на солнце; даже дети, казалось, все поголовно выросли в подвалах. Шартр напоминал некоторые города на юге Америки, не меняющие свой облик и застывшие, подобно жене Лота, обратившейся в соляной столб; такие города обречены самой своей историей – этим не подлежащим обсуждению даром богов – влачить серое, жалкое существование.
Хотя они собирались в тот же день вернуться в Париж, но вскоре после полудня приняли решение здесь заночевать. Это предложил Ив, когда они второй раз пришли к собору и, стоя на его ступенях, разглядывали каменные изваяния святых и мучеников. Весь день юноша был необычно молчалив. К этому времени Эрик уже хорошо его знал и поэтому не приставал к нему, не торопил и даже не беспокоился. Он знал, что молчание Ива говорит о том, что он борется с одолевающими его сомнениями, ищет собственное решение, но когда-нибудь – может, прямо сейчас, или поздно вечером, или завтра, или на следующей неделе расскажет ему подробно о том пути, который теперь проделывал молча. Эрик испытывал необычные для нашего времени чувства, для него настоящей радостью или чем-то близким к ней было просто слышать рядом звук шагов Ива, ощущать его присутствие, следить за изменениями его лица.
Они нашли гостиницу на набережной и сняли там номер с двумя кроватями. Окна комнаты выходили на реку, справа высился собор. Солнце уже садилось, и огромные ярко-красные и золотые полосы прорезали голубую поверхность неба.
За окном, склонившись к воде, росли деревья, там же стояли несколько столиков, но за ними никто не сидел – в гостинице, видимо, было немного постояльцев.
Ив уселся у большого окна и закурил сигарету, поглядывая на столики, Эрик стал рядом и положил руку ему на плечо.
– А не выпить ли нам по рюмочке, старик, прямо здесь, под окном?
– Бог с тобой, нет, конечно. Нас заедят мошки! Пойдем в бистро.
– О’кей.
ebooksa