Другая страна

– Он говорит искренне, – заверила миссис Эллис. – Он правда так думает.

– Приятно было познакомиться с вами обоими, – сказал Ингрем. – Действительно приятно. Желаю успеха в работе над романом.

Ричард проводил их до дверей.

– Мы, надеюсь, по-прежнему друзья?

– Ты что, шутишь? Конечно друзья.

Но он не был в этом уверен.

Дверь за ними захлопнулась, они стояли на лестничной площадке, глядя друг на друга.

– Пойдем ко мне? – предложил он.

Она смотрела на него громадными глазами.

– А у тебя есть дома еда?

– Нет. Но магазины еще работают, можно купить.

Она взяла его за руку, и они направились к лифту. Он нажал кнопку, неотрывно глядя на нее, будто не верил своим глазам.

– Ладно, – сказала она. – Что-нибудь да купим, и я приготовлю тебе вкусный ужин.

– Я не хочу есть, – заверил он ее.

Они услышали, как внизу хлопнула дверца, и лифт стал подниматься.

В комнате еще ощущался запах цыпленка, зажаренного Идой вчера, грязная посуда была свалена в раковину. На столе в окружении липких стаканов, из которых они вечером пили пиво, и чашек с кофейными разводами, валялась обглоданная куриная кость. Вещи Иды висели на спинке стула, его – были разбросаны по полу. Когда Вивальдо проснулся, девушка еще спала. Она лежала на боку, спиной к нему, неслышно дыша.

Вивальдо перегнулся и заглянул ей в лицо. Теперь оно навсегда станет для него более таинственным и непроницаемым, чем лицо любого незнакомого человека. Лица посторонних людей не хранят тайны, у нас недостает воображения наделить их ею. А лицо любимой, напротив, – сплошная тайна: мы видим в нем весь мир. А всякая тайна мучительна.

Она спала. Ему подумалось, что, может быть, сон для нее – возможность избежать его общества. Он откинулся на подушку, вперив взгляд в трещины на потолке. Она находилась рядом с ним, в его постели, и одновременно далеко, с ним – и не с ним. Какая-то часть ее существа была постоянно настороже, сопротивлялась ему, боролась с ним. У него было чувство, что еще давно она определила пределы близости с другими людьми, и теперь ничто не могло заставить ее впустить другого в святая святых ее существа, и физическая близость, становясь для нее способом достичь покоя, обрела новую цель. Как ни стремилась она доставить ему наслаждение, главной ее задачей было добиться, чтобы он отдал все, опустошил себя, оставив ее пыл неутоленным, хотя сама не жалела сил, добиваясь, чтобы он совсем потерял голову. Ей было достаточно его наслаждения, она как бы заявляла, что его наслаждение является также и ее. Но он-то желал другого, он хотел, чтобы его наслаждение передалось ей, хотел, чтобы закружило и выбросило на берег их обоих.

Ночью он спал, но очень чутко, все время чувствуя рядом тело Иды и сознавая, что потерпел в любовной битве странное поражение, такого он прежде не знал.

Его мучил вопрос, которому раньше он не позволял возникать, теперь вот явился без спроса. Вивальдо хотел знать, кто был у Иды до него, сколько их было, как часто, как долго; что тот или те значили для нее, кем были эти любовники – белыми или цветными? А, собственно, почему тебе это интересно? – спрашивал он себя. Какая тебе разница – один или несколько, белые или черные? Когда-нибудь она и сама скажет. Они все узнают друг про друга, времени будет достаточно, она все расскажет. Расскажет ли? Или примет его секреты так же безмолвно, как приняла его тело, радостно даруя облегчение? Она, конечно, кое в чем признается (правила игры ей известны), и это принесет ему и успокоение, и разочарование: ведь он так и останется на пороге этой таинственной страны, где она, как заколдованная принцесса из волшебной сказки, влачит свои дни, замурованная в высокую башню и охраняемая страшным чудовищем, не дающим ей расстаться со своей тайной.