По ее словоохотливости Ван Лун понял, что она знает, сколько чего осталось у старика, до последней пяди земли. Но он все еще ей не верил.
– Не годится старому господину продавать землю без согласия сыновей, – уклончиво сказал он.
Но женщина поспешно ответила:
– Сыновья велели ему продавать, если найдется покупатель. Земля находится в таком месте, где ни один из сыновей не хочет жить. По всей округе рыщут бандиты, и все сыновья говорят: «Мы не можем жить в таком месте. Продадим землю и поделим деньги».
– Но в чьи же руки я отдам деньги? – спросил Ван Лун, все еще не веря.
– В руки старого господина. А то в чьи же еще? – ответила женщина вкрадчиво.
Но Ван Лун знал, что из рук старого господина деньги перейдут в ее руки. Поэтому он не захотел дальше разговаривать с ней и повернулся к выходу, говоря:
– Как-нибудь в другой раз, в другой раз.
Он пошел к воротам, и она пошла за ним, крича ему вслед:
– Завтра, в это же время, в это же время или после обеда! Все равно – в какое время.
Он, не отвечая, шел по улице в великом изумлении, и ему хотелось обдумать то, что он слышал. Он зашел в маленькую чайную лавку и заказал прислужнику чай, и когда мальчик ловко поставил перед ним чашку и поймал и подбросил медяк, который он уплатил ему, Ван Лун принялся размышлять. И чем больше он размышлял, тем чудовищнее казалось ему, что знатная и богатая семья, которая в течение всей его жизни и всей жизни его отца и деда была самой могущественной и славной в их городе, теперь пришла в упадок и рассеялась по лицу земли. «Это оттого, что они бросили землю», – думал он с сожалением.
И он думал о своих сыновьях, которые росли, как молодые побеги бамбука весной, и решил, что с этого же дня они перестанут играть на солнце и он заставит их работать в поле, где они научатся чувствовать землю под ногами и мотыгу в руке, и это чувство смолоду впитается в их плоть и кровь.
Да, но все это время драгоценные камни жарко и тяжело давили на его тело, и он все время боялся. Ему казалось, что их блеск пробивается сквозь его лохмотья, и он ждал, что вот-вот кто-нибудь закричит: «Смотрите, этот бедняк носит с собой сокровище императора!» Нет, он не успокоится, покуда не обменяет их на землю. Он подождал, пока у хозяина лавки выдалась свободная минута, подозвал его к себе и сказал:
– Поди, выпей чашку чаю на мой счет и расскажи мне, какие в городе новости, потому что я уезжал на всю зиму.
Хозяин лавки всегда был рад поговорить, особенно если пил свой чай за чужой счет, и он охотно сел за стол Ван Луна. Это был маленький человек с мордочкой хорька и прищуренным, кривым левым глазом. Его одежда была до того засалена, что спереди и куртка и штаны были черны и стояли коробом, потому что, кроме чая, он торговал еще и съестным и сам готовил. Он любил говорить: «У хорошего повара халат всегда грязен» – и думал, что ему так и следует и даже необходимо быть грязным. Он сел за стол и сразу начал:
– Ну, кроме того, что народ голодает, – а это уже не ново, – самая крупная новость – грабеж в доме Хванов.
Это было как раз то, о чем надеялся услышать Ван Лун, и лавочник продолжал свой рассказ с видимым удовольствием, описывая, как визжали оставшиеся в доме рабыни, как их уносили, и как насиловали не успевших скрыться наложниц, и выгоняли их на улицу, и даже увозили с собой, и как после этого никто не захотел жить в доме Хванов.
– Никто, – закончил хозяин лавки, – кроме старого господина. А его теперь забрала в руки одна из рабынь, по имени Кукушка, которая благодаря своей ловкости много лет пробыла в покоях старого господина, в то время как другие постоянно менялись.
– Значит, эта женщина распоряжается теперь в доме? – спросил Ван Лун.
– Она делает все, что хочет, – отвечал собеседник. – Она захватывает все, что может захватить. Когда-нибудь, конечно, молодые господа вернутся домой, уладив свои дела в чужих странах, и она их не проведет разговорами о том, что она верная слуга и ее нужно вознаградить, и тогда ее выгонят. Но уже теперь она набрала довольно и нуждаться не будет, проживи она хоть до ста лет.