И тогда он не мог устоять и шептал ей, отодвигая мягкую черную прядь ее волос, чтобы еще раз полюбоваться ее маленькими ушками с длинной мочкой:
– И я тоже куплю золотую шпильку в волосы моего сокровища.
Это она научила его нежным словам, как учат новым словам ребенка. Она научила его говорить их ей, и он говорил их для собственного удовольствия и не мог наговориться, хотя и произносил их запинаясь, так как всю свою жизнь ему приходилось говорить только о посевах, жатвах, о солнце и о дожде.
Так серебро было вынуто из ямки в стене и из мешка. И О Лан, которая в прежнее время, не стесняясь, говорила ему: «А зачем ты берешь деньги из стены?» – теперь молчала и только смотрела на него в великом горе. Она хорошо знала, что он живет какой-то отдельной от нее жизнью, и даже отдельной от земли, но что это за жизнь, она не знала. Но она боялась его с того дня, когда он увидел ясно, что она некрасива лицом, и когда он увидел, что у нее большие ноги, и она боялась спрашивать его, потому что он всегда был готов рассердиться на нее.
Однажды днем Ван Лун возвращался домой через поля и подошел к ней, когда она стирала его одежду на пруду. Некоторое время он стоял молча, а потом сказал ей грубо – он был груб, потому что стыдился, и даже себе не хотел сознаться, что ему стыдно:
– Где эти жемчужины, которые у тебя были?
И она ответила робко, стоя на берегу пруда и подняв глаза от белья, которое она колотила на гладком и плоском камне:
– Жемчужины? Они у меня.
И он пробормотал, смотря не на нее, а на ее мокрые и сморщенные от воды руки:
– Бесполезно держать жемчуг зря.
Тогда она сказала медленно:
– Я думала, что когда-нибудь можно будет вставить их в серьги. – И боясь, что он будет над ней смеяться, она сказала снова: – Я берегла бы их для младшей дочери, когда она выйдет замуж.
И он ответил ей громко, ожесточаясь сердцем:
– Зачем ей носить жемчуг, когда она черна, как земля? Жемчуга идут только женщинам с белой кожей!
И, помолчав минуту, он крикнул вдруг:
– Отдай их мне, они мне нужны!
Тогда она медленно сунула руку за пазуху, вытащила маленький узелок, отдала ему и смотрела, как он развязывает его. И жемчужины легли на его ладонь, сияя мягким блеском в солнечном свете, и он засмеялся. О Лан снова принялась колотить белье, и когда слезы медленно падали из ее глаз, она не поднимала руки и не вытирала их, и только еще упорнее колотила деревянной палкой белье, разостланное на камне.
Глава XX
Так могло бы продолжаться до тех пор, пока не было бы истрачено все серебро, если бы не вернулся неожиданно дядя Ван Луна – без всякого объяснения, где он был и что делал. Он встал в дверях, словно упал с облаков. Рваная одежда была, как всегда, не застегнута, а только запахнута на нем и кое-как завязана поясом, и лицо у него было такое же, как всегда, только покрылось морщинами и загрубело от солнца и ветра. Он широко ухмыльнулся им всем. Было раннее утро, и они сидели за столом и завтракали. Ван Лун раскрыл рот от удивления, так как успел уже забыть, что дядя у него жив, и чувствовал себя так, точно мертвец пришел к нему в гости. Старик, его отец, моргал глазами, вглядывался и не мог узнать, кто это пришел, пока тот не заговорил:
– Ну, старший брат, и его сын, и сыновья сына, и моя невестка!