И побежал в среднюю комнату, достал серебро и высыпал его ей в руки, но потихоньку, потому что он не хотел, чтобы кто-нибудь видел, как добрые урожаи стольких лет уходят таким путем. А жене дяди он сказал:
– А себе ты возьмешь десять серебряных монет.
Тогда жена дяди сделала вид, что отказывается, пожимая толстыми плечами и покачивая головой, она говорила громким шепотом:
– Нет, нет, я не возьму! Мы из одной семьи, и ты мой сын, а я твоя мать, и это я делаю для тебя не из-за денег.
Но Ван Лун видел, что, отказываясь, она все же протягивает руку, и он всыпал в нее серебро и считал, что оно истрачено не зря.
Потом он купил свинины, говядины, рыбы, молодого бамбука, каштанов, сухих птичьих гнезд с Юга, чтобы варить из них суп, и сухих акульих плавников, и всяких редкостных лакомств, какие только знал, и стал ждать, – если только жгучее, тревожное нетерпение можно было назвать ожиданием.
В один из знойных дней восьмого месяца года, которым кончается лето, она вошла в его дом.
Ван Лун издалека увидел ее приближение. Она сидела в закрытых бамбуковых носилках, которые несли на плечах носильщики, и он видел, как покачиваются носилки, двигаясь по узкой тропинке, идущей по краю поля, и за ними следом шла Кукушка.
На одно мгновение он испытал страх и сказал самому себе: «Что это я ввожу в свой дом?» И, едва понимая, что делает, он быстро прошел в комнату, где столько лет спал со своей женой, и закрыл за собой дверь, и в смятении ждал, пока не услышал голоса дядиной жены, которая громко звала его выйти, потому что «она» уже у ворот.
Тогда, смутившись, словно видел девушку в первый раз, он медленно вышел из дома в нарядной одежде и с поникшей головой, и глаза его бегали по сторонам и не смотрели прямо. Но Кукушка весело его приветствовала:
– Ну, не думала я, что мы состряпаем такое дельце!
Потом она подошла к носилкам, которые люди поставили на землю, и, приподняв занавеску, щелкнула языком и сказала:
– Выходи, мой Цветок Лотоса! Вот твой дом и вот твой господин!
И Ван Лун страдал, потому что видел, как широко ухмыляются носильщики, и думал про себя: «Это просто лодыри с городских улиц, и не стоит обращать на них внимания». И так рассердился, что лицо у него разгорелось и покраснело, и он не захотел говорить с ними.
Тогда занавеска поднялась, и он нечаянно взглянул и увидел, что в носилках сидит разрисованная и свежая, как лилия, девушка Лотос. Он забыл обо всем, даже о своем гневе, обо всем, кроме того, что он купил эту женщину в собственность и что она пришла в его дом навсегда. И он стоял неподвижно, весь дрожа, и смотрел, как она поднималась, грациозно, словно цветок, колеблемый ветром. И так как он все смотрел на нее и не смог отвести глаза, то она взяла Кукушку за руку и вышла, склонив голову и опустив ресницы, покачиваясь и спотыкаясь на своих маленьких ножках, опираясь на плечо Кукушки. Проходя мимо него, она не заговорила с ним и только тихо прошептала Кукушке:
– Где же мои покои?
Тогда жена дяди вышла вперед и взяла ее под руку с другой стороны, и вдвоем они повели ее во двор, в новые комнаты, которые Ван Лун выстроил для нее. И никто из домашних Ван Луна не видел, как она прошла, потому что он услал батраков и Чина работать на дальнее поле, О Лан ушла куда-то, забрав с собой младших детей, сыновья были в школе, а старик спал, прислонившись к стене, и ничего не видел и не слышал; а бедная маленькая дурочка не замечала ничьего прихода и ухода и не знала никого в лицо, кроме отца с матерью.
Когда Лотос вошла в дом, Кукушка задернула за ней занавеску. Через некоторое время жена дяди вышла, коварно смеясь и похлопывая рука об руку, словно стряхивая что-то приставшее к ним.
– Ну и несет же от нее духами и румянами! – сказала она, все еще смеясь. – Пахнет, как от настоящей девки. – И она добавила еще коварнее: – Она не так молода, как кажется, племянник. Думается мне, что если бы она не была уже в таких летах, когда мужчины перестают обращать на женщину внимание, то даже нефрит в ушах, и золото на пальцах, и даже шелк, и атлас едва ли соблазнили бы ее идти в дом крестьянина, хотя бы и богатого.
Заметив по лицу Ван Луна, что эти откровенные слова разгневали его, она добавила поспешно: