– Что эта рабыня делает в нашем доме?
Тогда Ван Лун, видя, что она не уйдет без ответа, сказал нерешительно:
– А что тебе до этого?
И О Лан сказала:
– Всю мою молодость в большом доме я терпела ее надменные взгляды, и по двадцать раз в день она забегала на кухню и кричала: «Чай для господина!.. Обед для господина!» И всегда это было то слишком горячо, то слишком холодно, то плохо состряпано, а я была то слишком безобразна, то чересчур неповоротлива, – то одно, то другое…
Но Ван Лун все не отвечал: он не знал, что сказать. О Лан подождала, и когда он не ответил, горячие скупые слезы медленно заволокли ей глаза, и она заморгала, чтобы удержать их. Наконец взяла уголок передника, утерла им глаза и сказала:
– Нелегко терпеть это в своем доме, но у меня нет матери, чтобы вернуться в ее дом.
Но Ван Лун все молчал и не мог найти ответа. Он сел и молча закурил трубку, а она посмотрела на него печально своими странными, немыми глазами, похожими на глаза бессловесного животного, и потом ушла, двигаясь через силу и нащупывая дверь, потому что слезы ослепили ее.
Ван Лун смотрел ей вслед и был рад остаться один, но ему все еще было стыдно, и он все еще сердился на то, что ему стыдно, и разговаривал сам с собой, и бормотал, словно ссорясь с кем-то:
– Что же, и другие мужчины поступают так же. Я всегда был к ней добр, а есть мужья и хуже меня.
Наконец он решил, что О Лан должна это терпеть. Но О Лан не успокоилась и продолжала молча делать по-своему. Утром она кипятила воду и подавала ее старику, и если Ван Лун не был на внутреннем дворе, то подавала ему чай. Но когда Кукушка приходила за кипятком для своей госпожи, то котел был уже пуст, и никакими расспросами она не могла добиться ответа от О Лан. Кукушке ничего не оставалось, как самой кипятить воду для своей госпожи, если хочет. А потом нужно было варить кашу к завтраку, и на печи больше не было места, и О Лан продолжала возиться со стряпней, не отвечая на громкие вопли Кукушки:
– Что же, так и будет моя бедная госпожа томиться от жажды и задыхаться в постели, прося глотка воды?
Но О Лан не слушала ее: только подкладывала еще травы и соломы в устье печи, расправляя топливо так же бережно и экономно, как в старое время, когда каждый лист был на счету.
Тогда Кукушка пошла с громкими жалобами к Ван Луну, и он рассердился, что его возлюбленную расстраивают такими пустяками. Он пошел к О Лан и начал упрекать ее и кричать:
– Неужели ты не можешь добавить утром лишний ковш воды в котел?
Но она отвечала ему, нахмурясь более обычного:
– Я не рабыня рабынь в этом доме.
Тогда он вышел из себя, схватил О Лан за плечо, потряс изо всех сил и сказал:
– Перестань дурить! Это не для служанки, а для госпожи.
И она терпеливо вынесла это, посмотрела на него и сказала просто: