Балтиморский Антихрист[460]
Боюсь, несравненный Менкен[461] разделит судьбу Аристида.[462] Он отправится в изгнание, ибо устал слушать, как ему поют дифирамбы. По меньшей мере в трех современных романах о нем упоминается с такими, как он сам выражается, «реверансами», точно он мертв, как Вольтер, и самодоволен, как Шоу. Его стилю подражают четверо из пяти молодых критиков; кроме того, он уничтожил своих врагов и сотворил собственных богов в литературных приложениях.
Лучшее эссе в его новой книге – это эксгумация еще не вполне разложившегося праха Рузвельта[463]. Под пером Менкена Рузвельт превращается в персонажа греческой трагедии; более того, он становится живым и теряет часть удушающей респектабельности, в последнее время заразившей всех стопроцентных американцев. Но тут хороши не только эссе, главное – непревзойденный менкеновский стиль, знакомый нам по «Предисловиям»[464], обращение с прилагательными и способность изобретать новые сравнения, вместо того чтобы подкрашивать слегка истертые от долгой работы старые метафоры.
За исключением раздела об американской аристократии, в первом эссе «Национальная литература» мало нового: за истекший год большинство этих остроумных высказываний с его же собственной легкой руки стали затертыми до дыр банальностями. «Рыцари Пифии»[465], «Праведные Мыслители», «О создании университетов», «Методисты» – в этих главах, равно как и в целом ряде критических статей, посвященных популярным романистам, нет его привычного антагонизма; взамен проскальзывает неожиданная терпимость к «Сатердей ивнинг пост» и даже нехотя упоминается Бут Таркингтон[466]. Гораздо более интересны, и действительно полезны, главы из второй «Книги предисловий», героями которой стали Эдит Уортон[467], Кейбелл[468], Вудро Вильсон[469] и, наконец, сам Менкен. Но эссе, посвященные Культурным Традициям, поднимаются до ослепительного анализа. Здесь он снова размышляет не спеша, эта почва сравнительно нова для него, и требуется вся сила его ясного и изобретательного ума, чтобы освоить предмет. Здесь он выходит за рамки своей профессии художественного критика и становится эдаким вывернутым наизнанку Катоном[470] цивилизации.
В статье «Сахара изящных искусств»[471] прорывается плотина, и с лица земли стерты Джорджия, Каролина, Миссисипи и иже с ними. Первая струйка этого наводнения просочилась еще в предисловии к «Американскому кредо»[472] и вот превратилась в могучий поток. Картина охватывает весь регион к югу от линии Мейсона-Диксона, как будто сплошь заселенный придурковатыми Катилинами.[473] К концу истории автор смягчается – эта нежность от тоски.
Продолжаем в пафосной манере описаний из каталога: «Божественное озарение» посвящено вопросам вдохновения и его отсутствия; старая и печальная проблема человека, завершившего творческую работу. «Экспертиза популярной добродетели» в своем причудливом совершенстве доходит до восьми страниц – наконец-то вопрос о том, что такое неблагодарность, разрешен с абсурдной, но порожденной опытом справедливостью. «Уход Омнеса со сцены» – что касается угрозы смерти, лично я предпочитаю эссе на ту же тему «Обсуждение» из ранее вышедшей «Книги бурлеска»[474]. Сравнивать их трудно, вещь, о которой я говорю, сам Менкен истово считает одним из лучших своих произведений, это неотшлифованная шутливая безделица, такая же прекрасная, как, скажем, ранние эссе Марка Твена, в то время как «Уход Омнеса со сцены», написанный несколькими годами позже, – вещь гладкая, блестящая, сработанная из цельного куска. Это самое дотошное из когда-либо читанных мною исследование конкретного пятнышка на Солнце.
Далее в четырех абзацах излагается общеизвестная истина о том, что чрезмерная любовь к музыке – это аффектация, а последующие абзацы обесценивают оперу как форму. Что касается «Музыки завтрашнего дня», невежество вашего покорного слуги в этом вопросе должно заставить его скромно помолчать, но в «Tempo di Valse» сверхсовременный Менкен превращается в викторианца, настаивая на том, что надоевшее людям является более захватывающим, чем то, что они только-только научились создавать. Если его идея современных танцев проистекает из наблюдения за мужчинами, узнавшими о них на тридцать пятом году жизни, стирая подошвы на четырех квадратных футах ресторанного танцпола, автор оправдан; но я не вижу причин, почему шимми – это «дрыганье и кривляние»: профессионально исполненный, этот танец не столько смешон, сколько изящен и определенно так же сложен, как и любой вальс. Эту часть книги продолжают решительное осуждение музыканта по фамилии Хэдли[475], гениальная попытка увековечить Драйзера в литературном портрете и утешительные нападки на актерскую профессию.
В «Культе надежды» он защищает позиции относительно конструктивной критики – собственные и «Доктора Нейтана»[476] – весьма занимательное чтение, но «Иссохшее тысячелетие» – это лоскутное одеяло из «Répétition Générale[477]»[478], повторение в общих чертах тезисов его предыдущих книг. В «Приложении к деликатной теме» изложены его более поздние рассуждения о женщинах, разбавленные избранными высказываниями умников из «Смарт сет».
Отличная книга! Подобно Максу Бирбому[479], Менкен в своем творчестве неизменно узнаваем. Но то и дело удивляешься – само собой, он создал себе, книга за книгой, солидную литературную репутацию, которой может позавидовать любой американец, разумеется, он сделал для национальной литературы больше, чем любой из ныне живущих, и все-таки нельзя не сожалеть о столь полном успехе. Чем он займется сейчас? Все, кто воевал в прессе с «синими законами», швыряются кирпичами из разрушенных им зданий на все еще дымящихся развалинах. Положим, ему сейчас сорок; какими будут его следующие двадцать лет? Найдет ли он новых богов, чтобы свергнуть их с пьедестала, доверчивых, неискушенных пентюхов, достаточно тупых, чтобы корчить из себя интеллигенцию и попасть на острие его карандаша? Или он будет расхаживать среди руин, человек, сраженный своим собственным успехом, ставший в конце концов столь же бесполезным, как один из тех персонажей Конрада, которыми он так искренне восхищается?
«Три солдата» Джона Дос Пассоса[480]
Если не считать парочки памфлетов Эптона Синклера[481], тщательно замаскированных под романы, но тем не менее игнорируемых праведными американскими книготорговцами, «Три солдата» молодого выпускника Гарварда Джона Дос Пассоса[482] – первая достойная внимания книга о войне, написанная американцем. Рядом с ним бледнеет даже «Алый знак доблести»[483]. Перевернув последнюю страницу «Трех солдат», я исполнился чувства, коему нет названия, но вызвать которое может лишь работа, выполненная с наивысшей степенью непредубежденности. Эту книгу не будут читать в западных штатах, для них и «Главная улица»[484] была чересчур остросоциальной. Сомневаюсь, что «интеллигентная» публика Среднего Запада когда-нибудь снова рискнет увлечься серьезным американским романом, если в нем нет любовной интриги.
Нет, «Трем солдатам» никогда не составить конкуренцию «Шейху»[485] или тем непристойным проповедям, которыми доктор Крафтс[486] угощает охочих до острых ощущений жен мясных королей и владельцев похоронных бюро. Данная книга может лишь напугать весь этот караван-сарай из «стодвадцатипроцентных американцев», чиновников на символическом жалованье[487] да кровожадных старых дев, выстраивающихся в очередь перед книжными магазинами, чтобы купить и прочесть шедевр испанского Зейна Грея (сейчас в кино как раз идет фильм, где его героя играет бойкий молодой человек с волосами, уложенными с помощью машинного масла)[488].
Но тем здесь, кому требуется более приличный досуг (то есть жалкой дюжине человек), я искренне рекомендую «Трех солдат». Перед читателем развернется весь великолепный фарс 1917–1918 годов. Он услышит пронзительные голоса типчиков из Х. А. М. Л., которые со снисходительными улыбками[489] говорят: «Я бы записался добровольцем, несомненно, записался бы, только у меня слабое зрение!», «Помните, что ваши женщины, ваши сестры, возлюбленные и матери молятся за вас в эту минуту!», «Я слышал, как билось великое сердце Америки!», «О ребята, никогда не забывайте, что вы принимаете участие в великом христианском деле!»[490].
И попутно он увидит, что, произнося пафосные речи, эти ханжи не гнушаются сдирать с солдат по двадцать центов за чашку какао. Он увидит, как военная полиция жестоко избивает рядового, забывшего отдать честь офицеру.
Он увидит грязь и боль, жестокость, истерию и панику в одном затянувшемся трехлетнем кошмаре и будет знать, что война принесла весь этот ужас и помои не в жизнь какого-то постороннего человека или его сына, а в ЕГО собственную жизнь и в жизнь ЕГО сына, того самого здорового молодого самца, который два года назад вернулся из Франции, хвастаясь военными «подвигами».
Первый солдат – Дэн Фюзелли из Калифорнии, глупый и честолюбивый человечек, плетущий интриги оказывающий мелкие любезности и терпящий крах своих грандиозных замыслов. Его путь мы проследим от учебного лагеря до послевоенного Парижа, где, потрепанный, но непобежденный, он становится кашеваром в нестроевой части.
Второй солдат, юноша по имени Крисфилд, – настоящий дикарь из Индианы. Он убивает своего воображаемого врага – и вовсе не потому, что тот его действительно обидел, просто такова реакция его неукротимой натуры на армейскую дисциплину; впоследствии он дезертирует из армии и остается в Париже.
Двум этим неучам противопоставлен третий персонаж, музыкант, влюбленный в изысканную прозу Флобера.
Именно из-за этого Джона Эндрюса, главного героя, Дос Пассос почти утрачивает объективный флоберовский стиль и начинает писать о войне в духе мистера Бритлинга[491], позволяя себе ложный пафос и псевдозначительные многоточия. Впрочем, через пару страниц он все же исправляется и до самого конца книги крепко держит штурвал.
Его книга – это очень скрупулезная работа. Здесь нет ни одной неряшливой детали, и огромная масса материала обработана крайне тщательно, в отличие от большинства произведений американского реализма. Автор не заражен паническим стремлением использовать все сюжетные находки и идеи сразу, чтобы какой-то другой литературный пророк, не дай бог, его не опередил. Он, Джон Дос Пассос, – подлинный художник. Его книга могла бы выйти через пять лет, десять или двадцать. Я склоняюсь к убеждению, что он лучший из всех нынешних молодых авторов.
ebooksa