Прежде всего должен сказать, что у меня нет оснований жаловаться на «отзывы» ни на одну из моих книг. Если Джеку (которому понравилась моя предыдущая книга) не пришлась по душе эта, то Джону (который разбранил предыдущую) эта как раз понравилась; так что окончательный итог остается постоянным. Тем не менее мне представляется, что писатели моего поколения в этом смысле несколько избалованы – мы жили в щедрые дни, когда на страницах периодических изданий находилось достаточно места для бесконечных рассуждений о литературе, – место это по большому счету создал Менкен по причине своего отвращения к тому, что сходило за «отзывы» до того, как он создал себе свою аудиторию. Писателей этих вдохновляли его смелость и его неподражаемая, неизбывная любовь к изящной словесности. В его случае шакалы уже рвут на куски льва, которого по беспечности сочли мертвым, однако я убежден, что почти все мои ровесники продолжают относиться к нему с глубоким почтением и не могут не скорбеть по поводу того, что он сошел с дистанции. Каждой новой попытке каждого новичка он давал должную оценку; он часто ошибался – например, недооценил поначалу Хемингуэя, – но всегда оставался во всеоружии; ему ни разу не пришлось возвращаться за забытыми инструментами.
Но вот он бросил американскую художественную литературу на произвол судьбы, и занять его место оказалось некому. Если автор этих строк начнет рассматривать всерьез потуги упертых конъюнктурщиков объяснять ему суть ремесла, которое он освоил еще в мальчишеском возрасте, – уж тогда, милые мои, можете выводить его на рассвете и расстреливать в упор.
Однако в последние годы сильнее всего обескураживает не это, а растущая трусость критиков. Они слишком много работают и слишком мало зарабатывают – в результате им, похоже, наплевать на книги, и очень грустно наблюдать, как в наши дни молодые талантливые писатели хиреют всего лишь из-за того, что для них нет сцены, где они могли бы продемонстрировать свое мастерство: Уэст, Макхью и многие другие.[517]
Ну вот я постепенно приближаюсь к главной своей мысли, а именно: тем из молодых талантов, кто станет читать этот роман, мне хочется внушить здоровый цинизм в отношении современной критики. В любой профессии можно, поступившись избыточным тщеславием, надеть на себя кольчугу. Главное, что у вас есть, – это ваша гордость; и если вы позволите поругать ее человеку, которому предстоит поругать дюжину чужих гордостей еще до обеда, вас ждут многие разочарования, каковых закаленный профессионал давно научился избегать.
Этот роман – яркий тому пример. Поскольку страницы его не кишат крупными фигурами или крупными событиями, а сюжет никак не связан с фермерами (которые тогда были героями дня), судили о нем с легкостью, каковая не имеет ничего общего с критикой, а просто была попыткой со стороны людей, у которых очень мало возможностей для самовыражения, наконец-то самовыразиться. Как можно брать на себя ответственность писать романы, если вы лишены четкого и продуманного отношения к жизни, для меня загадка. Как критик может вставать на точку зрения, которая предполагает попытку угодить двенадцати разным слоям общества в течение нескольких часов, – такого нависающего над собой динозавра никогда не вынесет неизбывное одиночество юного автора.
Подберемся еще ближе к этой книге: одна дама, которая не вполне в состоянии сочинить связное письмо на английском языке, назвала ее книгой из тех, которые если когда и читать, так только по дороге в кинотеатр за углом. Многих молодых авторов встречают именно такой вот критикой – вместо того чтобы оценить по достоинству мир воображения, в котором они (авторы) пытаются, с большим или меньшим успехом, утвердиться, – мир, которому Менкен в те дни, когда присматривал за нами, сумел сообщить некоторую стабильность.
Книга выходит вторым изданием, и автор хотел бы заявить, что никогда ранее никто не пытался сохранить такую чистоту творческой совести, какую он хранил все десять месяцев работы над нею. Перечитывая ее, понимаешь, что кое-что можно было бы улучшить, – но не возникает чувства вины за отступления от истины, какой я ее видел; от истины или, скорее, от эквивалента истины, – перед вами попытка хранить кристальную честность воображения. Я только что перечитал предисловие Конрада к «Негру с „Нарцисса“», а еще меня недавно чуть не до трясучки довели критики, которые полагают, что мой материал по самой своей сути исключает введение в текст зрелых людей, живущих в зрелом мире. Но поди ж ты! Это был мой материал, и ничего другого под рукой у меня не было.
А того, что я физически и эмоционально изъял из текста, хватило бы еще на один роман!
Я считаю, что это честная книжка, то есть книжка, где автор не злоупотребляет своей мастеровитостью для достижения эффекта, а также – похвастаюсь еще раз – приглушает эмоциональный накал, чтобы слеза не сочилась из левого глаза, а из-за угла головы персонажа не таращилась огромная фальшивая физиономия.
Чистая совесть – залог того, что книжка останется жить (по крайней мере, в вызванных ею переживаниях). И наоборот, если совесть у автора нечиста, он прочтет в отзывах только то, что сам хочет слышать. А кроме того, если вы молоды и готовы учиться, для вас важен каждый отзыв, включая и те, которые вам кажутся несправедливыми.
Автор этой книги «был рожден» для своей профессии – в том смысле, что, по собственному представлению, вряд ли что еще в этой жизни давалось ему столь естественно, как жизнь в глубинах мира воображения. Довольно многие люди устроены точно так же, они тоже умеют выражать свои внутренние искания, например:
– Посмотри-ка – вот оно!
– Я видел это собственными глазами.
– Нет, это было именно так!
– Вот и нет, не так, а так.
– Смотри! Вот она, капля крови, про которую я тебе говорил!
– Все замрите! Вот она – вспышка в глазах у этой девушки, вот отражение, которое я всегда буду воскрешать вместе с памятью о ее глазах.
– Если кто-то потом вновь отыщет это лицо в ничего не отражающей поверхности умывальника, если кто-то потом размоет это изображение, полив его пóтом, пусть уж дальше критики разбираются, что он там хотел сказать.
– Никто никогда раньше такого не ощущал, – говорит молодой писатель, – а я это ощутил; и гордости во мне было столько же, сколько в солдате, идущем в битву; мне не требовалось знать, будет ли там хоть кто-то, чтобы раздавать награды или даже поведать о ней.
Вот только запомните еще, молодой человек: вы – далеко не первый, кто оказался совсем, совсем один.
ebooksa