– Послушайте, я писал о другом. – Ганс Шольц делал сверхусилия, чтобы успокоиться. – Моя главная мысль такова: нельзя распускать хвост на виду у тех, кто умирает от голода, у кого оторваны конечности из-за того, что они подорвались на этих чертовых минах. Это представляется мне образцом бесчеловечности – проводить ралли на грязные средства и там, где больше всего жертв.
– Спорт – жесткая вещь, а мы никогда не стремились быть миссионерами.
– Я не сомневаюсь. Как и в том, что все положительные результаты, которых с огромным трудом достигают миссионеры, рушатся, как только прибываете вы, показывая обратную сторону монеты. Врачу-добровольцу трудно объяснить местному жителю, что он не может прооперировать его ребенка, потому что вот уже три недели в госпиталь не поставляют анестетики, когда из окна видно, как приземляются гигантские самолеты, до отказа набитые пивом и прохладительными напитками для участников ралли.
– А вам не приходило в голову, что мы просто хорошо выполняем свою работу? Глупо обвинять нас в том, что нам удалось стать более удачливыми там, где другие проигрывают, – прищурив глаза, ответил Фаусетт. – В обычной жизни это называется зависть. Я был вынужден вызвать вас, Шольц, а между тем сейчас мы плотно заняты транспортной операцией, и мне нужно решить миллион проблем. У нас все работают с полной отдачей. То, что вас уволили, еще раз повторю, закономерно. Вы засунули свой нос куда не следует, а как спортивный комментатор проявили некомпетентность. Разговор окончен, милейший.
– Как вам это удалось? – спросил Шольц.
– Удалось – что?
– Чтобы меня уволили.
– Это решение вашего руководства. Я просто напомнил вашему шефу, что гонки в Африке – востребованная тема. Но освещать ее должны профессионалы, причем согласовывая с нами свои материалы. Еще я сказал, что мы готовы к сотрудничеству. Дадим фотографии, подбросим интересную информацию. Читатели будут в восторге. Но, конечно, публикация должна сопровождаться рекламой продукции наших уважаемых спонсоров. Ведь, как известно, сегодня журналистики без рекламы не существует.
– Да уж.
– Мне приятно, что вы это понимаете, и верю, что увольнение послужит для вас уроком. Быть амбициозным неплохо, но в вашем возрасте строить иллюзии, что вы без чьей-то помощи добьетесь высоких целей, извините, глупо.
Алекс Фаусетт открыл коробку с гаванскими сигарами, достал одну и со вкусом прикурил.
– А знаете, Шольц, вы не первый, кто пытался выступить против нас. Скандальные публикации, связанные с ралли, появлялись и раньше. И авторы этих публикаций, по крайней мере большинство из них, тоже остались без работы.
– Вы хотите меня утешить или напугать? Все равно факты остаются фактами, и рано или поздно все это дерьмо вылезет наружу, как вы ни пытались бы его скрыть. В этом году вас заставили приостановить соревнования, надеюсь, очень скоро их закроют окончательно.
– Посмотрим, посмотрим. Но хочу вас огорчить. Приостановка принесет нам больше дохода, чем мы планировали изначально, держа в уме благополучный сценарий. В будущем, подчеркну –
Австриец пожал плечами и направился к выходу. На пороге он оглянулся и сказал:
– Вы оставили за скобками тему заложников. Так вот, хочу предупредить, если хоть один из них умрет, я расскажу их близким, что произошло. И предстану в качестве свидетеля, если они решат подать в суд на вас.
– Ах, как страшно! – засмеялся Фаусетт.
– Напрасно вы бравируете. Отец одного из заложников не последний человек в Италии. Если его сын умрет, ваша жизнь будет стоить меньше вот этой гаванской сигары. Уж я постараюсь объяснить безутешному родителю, кто является прямым виновником смерти. Вы уже никогда не сможете спать спокойно. – Он подмигнул англичанину и завершил: – На войне как на войне, и еще посмотрим, кто проиграет.
Выйдя из палатки, Шольц направился к вертолету Нене Дюпре. Пилот был полностью поглощен работой – менял воздушные фильтры двигателя.
– Я ухожу! – произнес австриец вместо приветствия.