— А что — конечно! Жаль только… Летом не снимешь снег, как бы оно следовало.
— А ты же, помнишь, снимал репортаж о снегозадержании? Метет поземка, полное безлюдье в степи, и вдруг — тракторы. И снежные валы, как застывшие волны.
— Наверно, оттуда и придется взять несколько планов, — согласился он. — И кроме того, зимняя степь сохранилась от моих «Шоферов». А то ведь срок сдачи у меня в начале сентября. Фильм по плану третьего квартала.
— Снег, снег… — продолжала Валя развивать эту мысль. — К весне он становится прошлогодним снегом. А прошлое хоть оно и проходит, но не проходит бесследно. Остается и все хорошее, и все плохое — тоже остается. Не так впрямую, понятно, но это должно чувствоваться.
Выглядело все это заманчиво…
— Тем более, — добавил Глеб, — что в сценарии есть наметки, позволяющие говорить не только о научных рекомендациях их опытной станции…
— А еще — о мужестве ученого, — закончила Валя, — который добивается осуществления своих идей, не считаясь с тем, что это может повлиять на его судьбу.
— Кажется, фильма еще нет, а дикторский текст вы уже наговариваете, — сказала Валентина Григорьевна. С тех пор, как Валя вышла замуж за Глеба, и Юрий Константинович, и она сама постепенно приучились смотреть документальные фильмы и разбираться в тонкостях документального кино.
— Это, пожалуй, больше, чем просто текст… Это вполне может стать образным решением, — сказал Глеб обрадованно.
— А ты так с этого и начинай… — Этим Валя не ограничилась, она не преминула упрекнуть его: — Тебе же в начале той недели сдавать режиссерскую разработку, а ты пока что всерьез за нее не принимался…
В среду по местному телевидению показывали фильм Глеба, и премьеру молодежь отмечала не дома, а в ресторане. Вероятно, решили, что дома это еще неудобно. И не отмечать было нельзя. Валя только позвонила — узнать, понравились ли матери «Целинные шофера» в окончательном их виде, и сказала, придут они поздно, пусть не ждет их, ложится, но не закрывает дверь на цепочку.
Фильм был действительно хороший. С настроением. В нем возникала нескончаемая дорога, которая то надвигается в ветровое стекло, а то — остается позади… И не просто километры отсчитывались на спидометре — цифры определяли мужество обветренных степными ветрами людей — шоферов, если мужество может поддаться цифровому выражению. Оказалось, может… Сильно был снят большой эпизод — спасательные работы во время жесточайшего бурана, который прошел по всей степи в начале минувшей зимы.
Юрий Константинович каждый вечер звонил Вале — она не находила себе места, ведь Глеб и его оператор уехали со спасателями, и он не мог дать о себе знать, потому что телефонная связь с районами была нарушена и долго не восстанавливалась. А потом задул еще один буран, не слабее предыдущего, и так неделю о Глебе ничего не было известно. А жертвы были. Вернулся он совершенно промороженный, но зато с десятью неповторимыми отснятыми кассетами, и после прилетел в Алма-Ату показывать черновой материал руководству студии.
Юрий Константинович успел еще посмотреть несмонтированные кадры — Глеб возил на «Телефильм» его и Валю, а Валентина Григорьевна не смогла отлучиться, потому что кто-то должен был остаться с Николкой.
Было очень трогательно, как гордилась Глебом Валя. Она привыкла, что отец не давал себе поблажек, когда дело касалось дела, и погибал от жажды в песках, и тонул в реках, но всегда — снова пускался в дорогу. И была рада те же качества находить в муже. А Глеб своего отца вообще не помнил, отец погиб под Ельней, мать умерла вскоре после войны, и воспитывался он в Саратове, у одинокой тетки, старшей сестры отца. Тетка тоже умерла до того, как он окончил институт. И Валя, и ее семья стала для Глеба воплощением того, чего он сам был лишен. Они как-то быстро сдружились с Юрием Константиновичем, хоть и не часто виделись.
Николка покапризничал — добивался, где мама и почему нет папы, раз его фильм уже кончился и по телевизору идет совсем другое… С их отсутствием его примирило то, что не надо было купаться. Не шла, оказывается, горячая вода, что-то переключали после зимнего отопительного сезона. А греть воду для его купания было уже поздно. Валентина Григорьевна уложила Николку и посидела рядом. Он для порядку поворочался, покряхтел, но вскоре раздалось ровное его дыхание. Сама она ложиться не собиралась. В последние недели заснуть без снотворного ей не удавалось, а если сейчас принять, то она ведь проснется с приходом ребят и до утра не сомкнет глаз.
В темной комнате она постояла у окна. Когда десять лет назад они получили эту квартиру, из окна открывался чудесный вид на горы, синие от леса, покрывавшего их склоны, на снеговые шапки, которые летом подтаивали, но на самых вершинах сохранялись и в июле, и в августе. Постепенно деревья дотянулись до третьего этажа и выше, и горы можно было увидеть зимой, расчерченные голыми мокрыми ветками. «Передний план… Крупно — ветки, а на дальнем плане остроконечные горы», — говорил Юрий Константинович, поддразнивая Глеба. Глеб после телевизионной режиссуры переходил в кино и любой пейзаж рассматривал с единственной точки зрения: как это потом будет выглядеть на экране. Сейчас вот опять — горы уже не просматривались, деревья успели покрыться листвой. И только луна в полнолуние неярко просвечивает сквозь нее.
На следующий день ей позвонила Вера Васильевна, жена Александрова. Всю почти жизнь рядом — на разных стройках и в экспедициях, в степях, в горах, в пустыне, где сам черт задохнется в песчаной буре…
— Знаешь, какие эти мужики — трусы? — сказала она. — Мой не хочет, видишь ли, тебя огорчать…
— А что такое? — встревожилась Валентина Григорьевна.
ebooksa