Каиргалиев снял трубку, и трубка ответила ему знакомым голосом Акботы:
— Почта…
— Каиргалиев… Мне не звонили по дальней?
— Нет, товарищ Каиргалиев.
Во дворе у пожилой женеше сержант сказал, ни к кому не обращаясь:
— Старик звал меня Сержан… Он думал, это имя, данное мне при рождении. А я не Сержан… Меня отец хотел назвать Абдыраззак. А бабушка сказала: нет, пусть будет Аскар… Так ее отца звали.
Танкабай виновато вздохнул:
— Мы-то… Смеялись над стариком. Грех… Но старик простит. Мы шутили без зла в сердце. Мы же не знали…
Во двор вышла хозяйка с Айжан на руках.
Девочка увидела бойцов, и лицо у нее сморщилось, она громко и отчаянно заплакала, забилась на руках, хозяйка поспешно вернулась в дом.
Оставив кружку с недопитым чаем, Алибай пошел за ними.
Детский плач продолжал раздаваться сквозь открытое окно. Бойцы прислушивались к нему, притихшие, словно виноватые в чем-то.
На почте Воронов сдал конверт, и Галина Петровна, взглянув на адрес, одобрила:
— Это правильно… Есть такое центральное бюро по розыску всех эвакуированных. Я туда тоже написала и вот жду, как и вы… Где-то сейчас моя Шура? Но знаете, Толя, главное — не терять надежду!
— Толя… — повторил за ней Воронов. — Я уж начинаю забывать, что это меня так зовут.
— А что это за второе письмо вы бросили вчера в ящик? Полевая почта… И фамилия девушки…
— Знакомая, — коротко ответил Воронов. — Медсестра в санбате.
— Ну-ну, — улыбнулась Галина Петровна. — А я уж собиралась сватать вам мою Шуру, когда она найдется наконец.
Воронов смущенно потер ладонью подбородок, и Галина Петровна перевела разговор:
— А вашего парня мне искренне жаль…