Сержант прутиком пошевелил золу в очаге.
— Чаю, что ли, выпить?
Он натолкал в топку сухой верблюжьей колючки, поднес спичку, и пламя сперва охнуло и загудело, заметалось и стало кидаться под большой, ведерный чайник на плите.
Танкабай достал желтую отполированную тыковку с насваем[15]. Николай попросил у него:
— Дай и мне…
— Е-е! У тебя никогда насвая не хватает… Ты столько его закладываешь, ни один казах не терпит!
— Привык, когда на заставе служил, — объяснил Николай. — В наряд идешь… Или когда обстановка на границе. Цигарку засмолишь — голову оторвет. А чем-то человеку баловаться надо. И не плачь ты, Танкабай… Я Шегену наказал — пусть в поселке купит.
Потом, без всякой связи с предыдущим, Николай Кареев начал вслух размышлять:
— Я вот иногда думаю… А как бы мы повели себя, ну, каждый из нас, если бы пришлось вдруг — в плен?.. Как бы? Бывает же так, что не угадаешь заранее…
Ему запальчиво ответил сержант:
— Уж я бы не попал! Как это — не угадаешь?.. Я бы… Под Смоленском у нас был ефрейтор Саша, из сибиряков. Они втроем в разведке напоролись на немса. Двое погибли в перестрелке… А Саша — сам подорвался на гранате и троих с собой увел.
— По-разному может случиться, — примирительно сказал Танкабай. — У нас тоже разведчики ходили. И я ходил. Могло быть — или ранят или оглушат… Главное, — потом что будешь делать…
— У нас на заставе тоже случай был, еще до войны, — качал свой пример Кареев. — Гнались мы за одной бандой в горах и наш пограничник…
Он замолчал, потому что за оградой послышался топот и во двор, гоня перед собой неоседланных лошадей, въехал еще один их боец — Досымжан.
Сержант мрачно хмыкнул и стал заваривать чай. Кареев и Танкабай переглянулись.
Над пустыней вставала круглая луна.
Искривленная барханами, двигалась причудливая тень, похожая на сказочное чудовище о трех головах. Алибай наклонялся к девочке:
— Скоро, скоро мы будем на месте. Айжан хочет молока?
Молчание.
— Айжан спать хочет?