Пуля попала ему в правый бок, оттуда ручьем текла кровь.
У Грамаря в вещмешке нашелся медицинский пакет. Он высыпал его содержимое в траву, ножом вспорол китель, стащил с раненого товарища. Нагорный готовил бинты, Грамарь зажимал рану комком ваты. Олежка вздрагивал, терпел боль.
Градов лихорадочно перевязывал Шарлотту. Совесть его некстати проснулась. Эта-то женщина с чего пострадала? У нее ребенок, больная мать. Их кормить надо.
Шарлотта застонала, с усилием разлепила склеившиеся веки, обвела пространство тусклым взором. Она обнаружила, что Олежка жив, и вроде бы успокоилась.
– Представляете, товарищ майор, эта баба нашего Олежку спасла, – недоуменно пробормотал Грамарь, завершая перевязку. – Он вылез, не подумав, стал стрелять, тут и словил пулю. Она давай его за ноги оттаскивать. Нам-то не до того было, противник наседал, не могли отвлечься. Только оттащила Олежку в безопасное место, как сама пулю получила, захлебываться стала.
Много удивительных вещей происходило на войне. Наскоро перевязанный Олежка пришел в себя, что-то беззвучно зашептал, нашел глазами Шарлотту и успокоился. Ох уж эта молодость, вздорная, глупая и непонятная.
В районе кладбища стояла глухая тишина. Это было странно. Не каждый день в послевоенной Германии происходили столь отчаянные схватки с применением огнестрельного оружия! Над этим феноменом стоило задуматься.
Пока позволяло время, Влад обшарил несколько тел. Документы у мертвецов имелись. Они были выданы службой безопасности автомобильного концерна «Порше», но вряд ли к ним следовало относиться всерьез. Фамилии в них значились немецкие.
Долго гадать не стоило. Все эти ребята служили в СС, были подтянутые, стройные, лица каменные, породистые. Это давало дополнительную пищу для размышлений. Если уж бывшие эсэсовцы пошли в услужение британцам, стало быть, на то имелись веские причины.
Восемьсот метров до дороги дались офицерам непросто. Из жердин они соорудили волокушу, пристроили на нее пострадавшего товарища. Олежка стоически выносил тяготы, глухо стонал.
Эсэсовцы провожали процессию мертвыми глазами. Один еще стонал, пытался выползти на дорожку, ведущую к часовне.
Грамарь временно оставил Олежку в покое, извлек нож, добил раненого, вытер лезвие о траву и с чувством выполненного долга вернулся.
Влад обнял Шарлотту, помогал ей идти. Женщина передвигалась самостоятельно, закусив губу. Простреленная рука висела плетью. Вблизи опушки они передохнули и побрели дальше. Губы Шарлотты выводили невнятную молитву.
– Сейчас нам не помешал бы какой-нибудь ангел на ковре-самолете, – пошутил Грамарь и оскалил в темноте прокуренные зубы.
Машина у амбара осталась целой. Засада находилась рядом с ней, но эсэсовцы не стали выводить из строя советский внедорожник, собирались уничтожить пассажиров до того, как они рассядутся по местам.
Грамарь завел мотор и хищно засмеялся. Работает, родимый! Раненые разместились на заднем сиденье.
Влад недоверчиво озирался, тер глаза. Где британские и американские патрули? Звуки боя были слышны даже в Берлине. Но никто не спешил выяснять обстоятельства. Объяснение было единственным. Военные получили приказ не вмешиваться, по крайней мере, не спешить с выездом на место происшествия. Пусть наймиты в штатском сделают свое дело и скроются. О том, что все произошло иначе, важные лица в спецслужбах пока не знали.
– Рвем когти, командир, пока тихо, – отдуваясь, пробормотал Нагорный. – Сам за руль сядешь или подчиненному доверишься?
Глава десятая
Ночь еще только начиналась, когда видавший виды «газик» въехал в северные районы Берлина. Олежка наглотался обезболивающих таблеток и притих. Зато исходила стоном Шарлотта. Каждый прыжок по ухабам доставлял дикую боль.