Уши закладывало от какофонии: оркестр разминался. Он выглянул в зал. Дамы и господа начинали занимать свои места, медленно проплывая между рядами. В оркестровой яме тот еще сброд сидел. «Кому доверили великое произведение играть! — подумал он. — А мне еще петь под них!» Из ямы ему махнул дирижер: мол, иди сюда. Странный это был человек или не человек вовсе — слишком бледный, глаза горят зловещим красноватым огнем, тощий и высокий. Фрак на нем болтался как на вешалке.
— «Что наша жизнь? Игра! Добро и зло — одни мечты!» — запел неожиданно дирижер.
Из ямы послышалось дружное: «Что верно? Смерть одна! Как берег моря суеты, нам всем прибежище она. Кто ж ей милей из нас, друзья? Сегодня ты, а завтра я!» Ох, не верилось в доброе предзнаменование после таких слов. Он подошел ближе. В яме сидели облаченные во фраки и черные платья в пол скелеты. Несколько скрипачек бодро махали смычком в воздухе, едва касаясь струн. На арфе с упоением играла скелетица в фиолетовом парике, который от ее усердия постоянно сползал набок. Она прерывалась, чтобы его поправить, а потом вновь принималась за арфу. С духовыми пытались справиться скелеты в цилиндрах. Их черные плащи вздымались над позвоночниками, но дуть было категорически нечем. Сбоку скромно пристроились двое: тот, что изредка тюкал тарелками и тот, что периодически тюкал по треугольнику. Тарелки легко узнавались. Из человеческого мира он помнил знаменитый сервиз «Мадонна». Именно из него и были изъяты тарелки. Скелет брал их за края и слегка ударял друг о друга. Осколки падали на пол. Он брал следующую пару и, по взмаху дирижерской палочки, повторял трюк. Возле арфистки печально завывала скелетица-флейтистка.
— «Прежде лучше жили, и такие дни каждый год бывали раннею весной. Да, каждый год бывали! А теперь им в редкость солнышко с утра, хуже стало, право, хуже стало, право, умирать пора!» — снова грустно грянул оркестр.
По сцене побежала старуха в черном капоре с супницей из того же сервиза «Мадонна».
— «Уж полночь близится…» — запела она скрипучим голосом. — Я суп сварила знатный!
В зале начали аплодировать. Он отошел от края оркестровой ямы, пытаясь ретироваться за кулисы. Из суфлерской будки послышалось: «Узнает в графине мать!» Он оглянулся. Графина нигде не наблюдалось. Старуха угрожающе приближалась к нему с супницей в руках.
— «Я истомилась! Я исстрадалась! Тоска грызет меня и гложет… А если мне в ответ часы пробьют, что он убийца, соблазнитель? Ах, страшно, страшно мне!..» — опять заверещала она.
Зрители начали недовольно переглядываться.
— Узнает в графине мать же! — высунулся суфлер. — Не учите ничего!
— Нет тут никакого графина! — зашипел он. — Только старуха и супница!
— Старуха и есть графиня, олух!
— Ах, вот вы ж матушка моя! — попытался пропеть он, поняв, что от него требуется. — Родненькая! Узнаю!
Старуха радостно потянула его к столу, на котором обнаружились две глубокие тарелки. Да, из сервиза «Мадонна», понятное дело. Рядом стояли две стопочки и графинчик с водочкой. «И как я графин то не заметил!» — мелькнула мысль. Но тут на сцену полезли скелеты из ямы.
— В одно рыло пить надумал?! — возопили они.
Скелетица вдарила по арфе, издав воинственный клич, оттолкнула инструмент в сторону и присоединилась к коллегам. Перкуссионист взял очередные две тарелки и тоже полез на сцену. Стало понятно, что следует бежать. Он обернулся: позади маячила черная пустота закулисья. «Эх, была не была!» И он рванул прочь со сцены.
— Держите его! — взревела толпа скелетов. — Держите Германа!
— «Уж полночь близится…» — пропел кто-то густым басом.
Послышался звон разбитых тарелок и завывание флейтистки…
В гримерку вплыла Ольга Владленовна Серова-Неземная. Длинное светло-голубое платье колоколом колыхалось вокруг крупной фигуры. На голове блестел то ли кокошник, то ли диадема — странное блестящее украшение.
ebooksa