— Особо нечего мне вам рассказать. Мой номер завершал первое отделение. Я пела… — она шмыгнула носом, — Славочкины песни. Три. Такие, знаете, хиты! — Лариса быстро налила себе еще коньяку и тут же выпила. Затем, совершенно неожиданно, затянула: — «Ты ж любовь моя-я-я неземная-я-я! Я с тобой совсем другая-я-я! Не такая-я-я! Волшебная, космическая женщина-а-а! Неземная-я-я!» Эта вот самая знаменитая наша с ним… До начала моего выступления Славочка был жив и здоров. А потом, когда я ушла за кулисы, меня позвали вот в эту гримерку. Тут мы все должны были немного выпить за успех первого отделения. Но кто-то прибежал… вроде, Тима Звездный… да, не девочки, и кричит: «Регоду убили!»
— Три песни, — повторил Николаев, — сколько это примерно по времени? Во сколько вы примерно вышли из гримерки?
Лариса нахмурилась и закатила глаза к потолку.
— Ох, точно время уже не скажу — концерт задержался на несколько минут, и все сдвинулось. Но песни длятся минут десять. Плюс аплодисменты и поклоны. Минут около пятнадцати, не больше.
Когда Лариса Швейко вышла, Герман произнес задумчиво:
— Получается, чисто теоретически, она могла успеть его убить.
— Вопрос, зачем, — помотал головой Николаев. — Ладно, продолжим. Следующую вызовем Татьяну, ведущую. Она постоянно ходит туда-сюда. Может, чего углядела.
Татьяна выглядела куда более несчастной чем любовница-спонсор. Она не плакала и носом не хлюпала, но в ее взгляде застыло отчаяние и страх. Рыжеволосая тридцатилетняя женщина в элегантном брючном костюме выгодно отличалась от остальных участниц концерта. Но сказать толком ничего не могла.
— Я мотаюсь со сцены и на сцену. За кулисами стою возле сцены и смотрю, чтобы артисты вовремя были готовы к выходу, — она вздохнула. — У нас всякое бывает. Сегодня в последний момент два человека отменились. Взяли и не приехали. Типа, заболели. Знаю я это «заболели». Регода должен был выходить в конце второго отделения. Сначала Лисняк с импровизациями своими, потом Регода в финале. Поэтому он или сидел у себя в гримерке пил, или, я видела мельком, ходил в эту гримерку, где основные бутылки с закуской складировали. Тут чуть побольше помещение. Я спиной стою к гримеркам. Ту, что справа от меня, я еще как-то вижу боковым зрением, а гримерка Регоды вообще за моей спиной. И не слышала, конечно, ничего — тут такой шум! Минусовка, певцы в микрофоны орут, зрители между песнями хлопают, но я в этот момент иду на сцену, готовая следующего объявлять.
Про врагов, друзей и любовниц Татьяна сказала тоже, что и дочка Николаева. Уходя, она неожиданно попросила:
— Коньяку бутылку дайте, пожалуйста. Там на нервах все. А ни у кого ничего, ни капли. У Регоды может чего и осталось, так его гримерку вы опечатали.
Детективы переглянулись.
— Мы подумаем, — пробормотал Герман, а когда Татьяна вышла, добавил: — Они же там напьются. Нельзя им сейчас коньяк давать. Потом, после допроса.
— Ты прав, — кивнул Игорь. — Не можем же мы выдать коньяк только тем, кого уже допросили. Оленька, скажи им там: когда всех допросим, тогда могут сюда войти, пить и закусывать на здоровье. Сколько их там осталось, певунов этих?
Оля сверилась со списком.
— Осталось шесть человек: композитор Лисняк, Тима Звездный — в миру Тимофей Дурынчев и еще четыре певицы. Перечислить?
— Не, давай начнем с мужчин. Потом дам вызовем. Да, и мы просили список, кто за кем выступал.
Оля выглянула за дверь.
— Татьяна, извините, вы нам список выступавших составили? Спасибо! — и нырнула обратно в гримерку. — Вот, сделали. Поначиркано! Татьяна говорит, меняли все из-за опоздавших и не приехавших. Типа, так постоянно бывает — нормально дело.
Игорь и Герман уткнулись в бумажку.