Собрание сочинений. Том 1. Второе распятие Христа. Антихрист. Пьесы и рассказы (1901-1917),

22
18
20
22
24
26
28
30

Лицо молодого человека стало белым как снег, из углов рта текла красная кровь. Он задыхался от боли, но не стонал и не говорил ни слова.

И тогда один из людей схватил со стола подсвечник и ударил им по голове.

«Будет, – подумал Чорт, – а то до смерти заколотят, только позволь».

И махнул рукой Чорт, и снова стало тихо.

Молодой человек лежал в глубоком обмороке. Чорт поднял его, положил на кровать.

Чорт ждал…

Молодой человек медленно открыл глаза. Застонал. Снова закрыл веки. Назвал кого-то по имени…

Темно, тихо…

«Надо заглянуть в душу», – с любопытством и неуверенностью снова подумал Чорт и отшатнулся ещё с большим изумлением.

…Точно весенний дождь прошёл. Кровь омыла всё. И ещё чище было голубое небо. Ещё радостней горело солнце. Поля блестели как изумруд. И белые цветы светились, как драгоценные камни. И люди по-прежнему шли, взявшись за руки. И ещё большим восторгом сияли их лица…

И Чорт задумался: «Новое что-то… Д-да… Надо сообразить… дело выходит интересно…»

И Старый Чорт почувствовал, как бывало в молодости, что его охватывает вдохновение…

«Надо сообразить… Надо сообразить…»

* * *

Долго стоял Чорт в глубокой задумчивости. Не двигался. Только глаза его разгорались и высоко поднималась мохнатая грудь.

И вот встряхнул головой. Помолодел. Преобразился. И, как будто желая проверить своё решение, нагнулся к самому лицу молодого человека. Спина согнулась горбом. Худые старческие плечи поднялись. Шея напряжённо вытянулась. Острые глаза так и впились в худое, измученное лицо. «Так, так… Конечно, так…» – точно уверяя самого себя, говорил Чорт, и от радостного волнения у него даже дрожали ноги.

И махнул Чорт рукой, и разом исчезли стены каморки. И молодой человек услыхал страшные крики.

Люди, только что ворвавшиеся в его комнату, били на площади связанных людей.

Кожа на спине, на груди, на ногах вздулась багровыми буграми, из рассечённых ран падала на землю тёмная кровь, связанные руки и ноги судорожно напрягались. Безобразный, хриплый вой стоял над площадью. В нём нельзя было узнать человеческий голос. Это уже были какие-то глухие, конечные звуки:

– Ууу!.. Ууу!..

– Ууу!.. ууу!..