Потом была победа

22
18
20
22
24
26
28
30

От этих мыслей мучительно покраснел Павел Пименов. Отвел в сторону глаза и подумал, что скрыться от смерти на войне невозможно: ни хитрость, ни извертка — ничто не поможет.

— Подойдет подкрепление, капитан, — обернувшись на ходу, сказал подполковник. Слова прозвучали мягко, словно понял командир полка смятение Пименова и решил помочь ему справиться с невольной слабостью, которая сейчас была неуместна. Хоть у капитана, хоть у солдата.

— Всякое может случиться, Пименов. Люди не железные, но надо держать себя в руках. Понимаешь, капитан?..

Пименов понимал и был благодарен Барташову, который так неожиданно простил его стыдную слабость.

* * *

Немцам удалось засечь позицию тяжелой гаубицы, и они методически расстреливали ее. Нужды в этом не было: у артиллеристов не осталось ни одного снаряда. Немцы догадались, что гаубица не может им отвечать. Два танка высунулись из-за леса и, не обращая внимания на пальбу сорокапяток, расстреляли орудие и уложили в березняке артиллерийский расчет.

Когда обстрел кончился, по косогору спустился седой лейтенант-артиллерист и лег с карабином в руках рядом с Олегом Нищетой, у которого из десяти разведчиков осталось только трое.

— Вот и пополнение, Пименов, — невольно сказал начальнику разведки комбат Сиверцев. — Не густо ты подмогой разжился.

Барташов со страхом ждал новой атаки, нового отчаянного броска автоматчиков, которых уже нечем было остановить, но на шоссе вылетела открытая машина с белым флагом.

«Сдаются!»

Он приказал Пименову выйти навстречу машине с белым флагом. Осторожно, словно раскаленную железку, капитан отложил автомат, сдернул с головы пилотку, встал и шагнул по шоссе. Безоружный, по безлюдному, заваленному трупами шоссе. Он перешагивал через немцев, петляя, когда трупы лежали вповалку один на другом, обходил лужи подсыхающей крови. Никогда Пименов не видел на маленьком участке земли такого множества убитых. Полчаса назад это были живые люди, и каждый из них хотел жить. Теперь они были безразличны ко всему, их больше не волновали ни страх, ни боль, ни ожидание смерти.

На душе Пименова повеяло холодом. С огромным усилием он переставлял ноги, чтобы идти навстречу такому же одинокому немцу в зеленом мундире с Железным крестом на груди и витыми майорскими погонами.

Они остановились у разбитого моста, разделенные ручьем с болотистой сизой водой.

— Передайте вашему командиру, — сказал немец по-русски, глядя поверх Пименова полубезумными, одеревенелыми глазами, — вы должны отойти с шоссе и открыть нам дорогу. При отказе нами будет атакован медсанбат и уничтожены раненые. Срок — пятнадцать минут.

В случае принятия ультиматума следовало дать ракету или сигнализировать тремя одиночными винтовочными выстрелами.

Немец повернулся и зашагал к своим.

Как жаль, что у капитана Пименова не было с собой оружия. Сейчас он бы не удержался, всадил бы этой сволочи очередь между лопаток. Наплевать ему на парламентерский этикет! Разве можно считаться, когда хотят уничтожить медсанбат с ранеными, лишь бы спасти свою шкуру? Изверги, подонки!

Но накопившуюся ярость приглушил страх. Две сотни метров, которые Пименову предстояло пройти по шоссе под дулами винтовок, пулеметов и автоматов, вытянулись в бесконечность, и ощутил себя капитан в этой бесконечности нацеленной пустоты крохотной песчинкой, которая враз может потеряться, если нажмет какой-нибудь осатанелый фриц спусковой крючок.

Страх рос с каждым метром, наваливался неодолимо и тяжко, сминал волю, лишал сил. И когда осталось пройти последние десятка три метров, Пименову изменила выдержка. Он пригнулся и на глазах у всех побежал. Он понимал, что со стороны он похож на дворнягу, поджавшую хвост. Он ненавидел себя, но сделать ничего не мог. Мчался с вытаращенными глазами и раскрытым ртом. Пот заливал глаза, не хватало воздуха, и силы в ногах осталось только на то, чтобы убежать с шоссе под укрытие берез, оказаться среди своих и доложить подполковнику об ультиматуме немцев.

Потом Пименов опустился на землю, привалился спиной к стволу березы и удивился, что снова видит бесконечность скованного лазурью неба.

«Обошли с фланга», — с отчаянием подумал Барташов.