Вдруг все-таки кто-то просочился в глубь обороны? Высмотрел укрытые танки, понтоны, услышал в ночи глухой шум передвигающихся частей, разглядел подготовленные к огневому удару батареи?
Вдруг глазастый наблюдатель, прильнувший к стеклам стереотрубы, разобрался, что новые проволочные заграждения поставлены наспех, для отвода глаз, не там, где им положено быть, что колья с проволокой едва воткнуты в землю?
Вдруг немецкая «рама», часами кружившая в небе, высмотрела батареи?..
Вдруг на ложной переправе немцы тоже имитировали ложный обстрел? Поставили минометную батарею, пару пулеметов и били для отвода глаз. А здесь, в излучине, разгадав направление главного удара, скрытно перекрыли огнем каждый метр, укрепили траншеи, подбросили войска с других участков, чтобы встретить русских невиданным контрударом, оглушить их, смять и заставить убраться назад за реку, заставить снова зарыться в болото…
Этих «вдруг» могло быть много, и каждое из них означало катастрофу.
Все могло быть, и предугадать это должен был он, подполковник Барташов. Сотни людей, копошащихся сейчас в лесной темени, ждут его команды. Они верят, что подполковник все предусмотрел, все рассчитал и сделал так, что не зацепит солдата осколок, минует его пуля, не накроет речная вода. Конечно, на войне убивают. Но каждый, кто ждет атаки, всегда надеется, что и в этот раз смерть выпадет не ему.
Несколько часов назад подполковник позвонил в штаб дивизии и доложил генералу, что полк вышел на исходный рубеж.
— Штурмовой батальон выдвинут к броску? — спросил Зубец.
— Да, — коротко ответил подполковник. — Сиверцев к штурму готов.
Подполковник говорил правду. Батальон капитана Сиверцева сидел в траншее, в сотне метров у реки, и должен был первым кинуться в воду. Батальон можно назвать и штурмовым, если так хочется генералу. Сиверцеву были приданы и саперы, и взвод противотанковых ружей, и пулеметчики. Кроме названия, батальон ничем не отличался от любого другого батальона, который будет форсировать реку.
Суть состояла только в том, что капитан Сиверцев должен был начать штурм с первым же залпом артиллерийской подготовки, а подполковник собственным приказом отодвинул этот срок на полчаса.
Генерал все-таки уловил замешательство в голосе Барташова и спросил, послал ли он разведгруппу.
— Да, — ответил подполковник. — Группа начнет операцию в четыре тридцать.
В пять должна была начаться артиллерийская подготовка.
— Значит, авантюрничаешь? — донесся издалека голос командира дивизии. — Предупреждал я тебя, Барташов. Худо будет, если разведчики не дойдут.
— Готов нести ответственность за свои действия.
— На черта мне твоя ответственность! — зло крикнул генерал. — Из нее шубу не сошьешь, если сорвется операция… Тут и пяти трибуналов будет мало.
Петр Михайлович потемнел в лице, ощутил, как застучала в висках кровь, но сдержался. Он боялся, что генерал запретит операцию разведгруппы.
Зубец долго ругался по телефону, угрожал, что отучит Барташова партизанствовать, снимет с полка и пошлет под начало помощника по тылу.
— Тебе бы в белых перчатках воевать, — раздраженно выговаривал генерал. — Детский сад на фронте решил устроить…