— Стой, кто идет? Пропуск!
Пименов называл пароль. Чем ближе подходили к реке, тем чаще в ночи возникали эти сторожкие голоса.
В парной духоте густого ельника угадывалось присутствие затаившихся людей. Неуловимые движения за деревьями, натужное, неразборчивое бормотание. Доносились короткие команды, шорох веток, осторожный топот ног, приглушенный металлический лязг. На повороте тропинки подполковник приметил в глубине проблеск красноватого жучка и почуял запах махорочного дыма.
«Какой там паразит курит!» — зло подумал Барташов, вчера еще раз самолично приказал комбатам под их ответственность запретить курение на исходных рубежах.
Петр Михайлович уже собрался выругаться в темноту, но его опередили:
— Кончай курить! Голову оторву!
Огонек сразу исчез. Но запах махорочного дыма остался. Значит, цигарку не потушили. Просто спрятали в рукав или прикрыли полой шинели, чтобы дотянуть окурок частыми, жадными затяжками.
Петр Михайлович вдруг успокоился. Он подумал, что, может, солдат курит последнюю в жизни цигарку. Может, теплым махорочным огоньком, зажатым в ладонях, отгоняет он страх перед притаившейся ночью, перед утренней атакой, перед смертным боем…
Жило небо. Равномерно, как заведенные, взлетали над рекой осветительные ракеты. Сначала, распарывая темноту, поднималась «лампадка», на ее подсветку устремлялись белые светлячки, выписывающие красивые параболы. Когда «лампадка» разгоралась, становилось неуютно светло. Блеск звезд в небе смазывался. Словно они притухали и ждали, пока исчезнет, распадется этот диковинный шипящий клубок света, так ненужно разорвавший извечный порядок ночи.
Клекотали невидимые снаряды. То тут, то там небо озарялось отблесками разрывов. Короткими и блескучими, как отсвет весенних молний. Басовито гудели над головами невидимые «кукурузники», и синие пальцы немецких прожекторов ловили их, чтобы ухватить в пятерню.
Из-за реки неожиданно донеслись пулеметные очереди. Стрекот был быстрый, захлебывающийся. В квадрате 12—26 бил немецкий пулемет. Красные строчки пуль поплыли в небе. В подмогу хрипло затявкала скорострельная тридцатисемимиллиметровая автоматическая пушка, которую солдаты называли «собака». За лесом, в стороне медсанбата, лопнуло десятка полтора взрывов.
— Нервничают, — сказал Пименов. — Чуют что-то. А вдруг пронюхали?
— Нет, — ответил подполковник и, помолчав, добавил: — Не могли пронюхать.
Войска и техника сосредоточивались только по ночам, тщательно укрывались в лесах. Танки были замаскированы в глубоких эскарпах, укрыты ветками и маскировочными сетями так тщательно, что их нельзя было разглядеть и в десяти шагах.
Саперы, которые должны были наводить переправу, работали километрах в двух от переднего края. Звенья парома, береговые лежни, крепления, рамы и настил доставляли к передку по ночам.
На огонь немцев отвечали только дежурные пулеметы да пара батарей.
Недели полторы взвод саперов нарочито неловко возился на переднем крае, валил деревья, пилил, выбрасывал на бруствер свежую землю, делая вид, что воздвигает блиндажи. На берегу реки протянули дополнительный ряд колючей проволоки, чтобы внушить немцам, что русские укрепляют оборону, создают на берегу УР — укрепленный район и не собираются штурмовать здесь реку.
В то же время километрах в двадцати выше, тоже в излучине, демонстрировались работы по подготовке переправы. По ночам саперы били сваи, приглушая звуки «баб» подстилкой из старых ватников, спускали на воду плоты и волочили с одного места на другое пару дырявых понтонов. Немцы обстреливали место ложной переправы из пулеметов и минометов. Саперы несли потери, но упрямо били в илистое дно реки ненужные сваи…
Боевое охранение усилили, чтобы перекрыть всякую щелку, крошечную трещинку, куда могла просочиться немецкая разведка.
И все-таки, уверенно ответив капитану, Барташов вдруг ощутил опаску. Разве на войне можно быть в чем-то уверенным? Тысяча случайностей всегда подстерегает и солдата и командира.
ebooksa