Семь лет за колючей проволокой

— В знак протеста…

— Но вы можете погибнуть! — В его голосе послышалось отчаяние.

— Не исключено, — согласился я.

— Так… Я его забираю в стационар! — твёрдо заявил врач.

— А может быть, он «гонит»? — предположил дежурный офицер по КПЗ.

— Вы имеете в виду, обманывает?

— Вот именно!

— А если нет? ВЫ готовы взять на себя ответственность?

— Нет-нет! Я только охраняю, — мгновенно ретировался капитан.

— В таком случае вот вам моё заключение. — Врач протянул ему медицинский документ…

Меня отвезли в больницу, имевшую тюремное отделение. Везти в «гражданскую» больницу побоялись — мало ли что…

Вскоре сделали рентген и обнаружили в желудке «посторонний предмет». От постоянной ноющей боли я находился в полной прострации, усугубляемой ещё и апатией от принятого решения уйти из жизни. Хотелось умереть поскорее, чтобы избавиться от постоянной боли.

Мне кажется, что тогда я понял, почему люди, приговорённые к смерти, когда им заменяют приговор пожизненным заключением, недовольны и молят Бога ниспослать им смерть…

Ведь что такое смерть? Боль от пули, боль от инъекции, боль от хруста шейных позвонков, от электрического разряда — да, это боль, но всё это длится несколько мгновений, а мучения, которые испытывают осуждённые пожизненно, длятся десятилетиями…

Позднее, вспоминая свои больничные ощущения, написал такие стихи:

Моя больница Тусклых пятен кафель — Словно плитки вафель. Белой рамы Пройма на стене… Со стеною споря, Бьётся жизни море… Мне ж комочек горя В белой простыне… Койка в белой краске, Лиц чужие маски И колпак стеклянный По моей вине… А в окне — распятье, Белое, как платье… Только помолиться И остаётся мне…

Мне делали обезболивающие уколы, давали какие-то лекарства и готовили, по словам врачей, к операции. Постепенно я пришёл в себя и даже обрадовался, что остался жив. На окнах палаты были решётки, до самых фрамуг закрашенные белой краской. Однако, встав на подоконник, можно было увидеть людей, идущих по своим делам.

В книге «Отец Бешеного» я подробно рассказал о том, с какими ухищрениями мне удалось написать послание моей приятельнице, с которой я встречался до ареста, и, выбросив его из окна, убедиться, что прохожая женщина подняла, прочитала и демонстративно сунула в карман, давая этим понять, что перешлёт её адресату. Это придало мне таких сил, что действительно захотелось жить. Я и представить себе не мог, что следователь Истомин уже успел подсуетиться, настроил её против меня, а потому и здесь помощи ожидать было бесполезно…

Мои мысли

Я должен превратить в силу свою слабость: отсутствие любимого человека… ещё страшнее — его предательство!

Сильные люди, имею в виду сильные духом, даже в тюрьмах используют свой невольный досуг так, что выходят на волю образованнейшими людьми. Твоё положение куда легче: ты уже имеешь высшее образование, да ещё и не одно! И тем непростительнее для тебя не использовать навязанный досуг для всестороннего самосовершенствования.

Я отлично знаю эту неудовлетворённость, томительное состояние, когда кажется — свернул бы гору, но горы под рукой не оказывается, то есть не оказывается настоящего дела.