Он посмотрел на меня затуманенными глазами.
— Алиби нет. Я ел мороженое, ходил по городу и думал. В Петербурге хорошо думается.
— Не терзайте человека, — вступился за него директор. — У него сегодня голова кругом. Из-за жалкой кучки грибов все наши великие планы расстроились. Пришлось перестраиваться на ходу. Я потерял сразу двух хороших сотрудников. Теперь мне придется послать в Америку Соснова-младшего, он же нарисует обложку для издающейся в США книги о Холуе.
Маркачев и Малашин сказали хором:
— Алиби нет. Мы сидели в ресторане.
От улыбки большие уши Маркин ева забавно шевельнулись. Он вырвал из своего блокнота страничку и протянул мне. Рисунок оказался на злобу дня: на железнодорожном перроне безжалостный бомж, с черепом вместо головы, хватал девушку, а детектив, весьма похожий на меня, с огромным пистолетом в руке, сидел верхом на поезде, зорко глядел вдаль и не замечал, что творится у него под носом.
— Что вы этим хотите сказать? — строго спросил я.
— Рисунок на память, сэр.
— Извините, Виктор, — заторопится Великорецкий, — через два с половиной часа отходит наш ивановский поезд. Нам необходимо собраться. Если у вас имеются персональные вопросы, подойдите и поговорите отдельно. Сейчас мы наскоро перекусим.
— Если я с вами стаканчик чаю выпью, не отравите?
— Ваша напористость мне симпатична, Виктор. — Директор положил в дорожную сумку бритвенный прибор. — Судя по мускулатуре, у вас и силенка есть. У меня к вам предложение. Через два дня выставка закрывается, двадцать шестого Ирина Грачева повезет ее в Холуй. Работники музея упакуют наши работы, погрузят в купе, мы уже купили четыре места. Ирина в купе забаррикадируется и поедет до Иванова. Там наш автобус встретит ее. Но Ирине страшно ехать одной. Не возьметесь ли сопровождать ее в поезде? Билет туда и обратно и командировочные на двое суток я оплачу.
— Договорились, — немедленно согласился я.
Великорецкий достал кошелек и отсчитал мне шестьсот долларов. Я убрал деньги в карман и подумал, что сумею прокормиться около художников несколько дней.
Холуйцы начали выкладывать на стол пакеты с едой, у кого что было. Я решил принять участие в приготовлении обеда, спросил, где чайник?
— У Великорецхого, — ответили мне.
Стукнув пальцами в дверь, вошел в комнату. Директор стоял у стола и укладывал в дорожную сумку книги и альбомы в красочных обложках.
— У вас есть ко мне вопросы?
Я по привычке потянул носом, мне показалось, что в комнате чувствовался едва уловимый запах грибов. Потянул носом еще раз — нет, ошибся или уже привык к воздуху. Л может, запах грибов станет преследовать меня повсюду. Хотя ничего в этом удивительного — в соседней комнате Соснов-старший оставил на память о себе… бр-р-р, не охота вспоминать, и все здесь пропиталось этим запахом.
— Возьму чайник, поставлю кипятить, — обошел я Великорецксго.
— Не надо, я сам, — торопливо протянул он руку. Но я уже подхватил чайник со стола, вышел в коридор и направился в кухню. Чайник был как чайник, обыкновенный, электрический, но когда я на кухне открыл крышку, чтобы набрать воды, мне показалось, что от него отдает грибами, легко, почти неуловимо, но отдает. Струя фторированной воды ударила в чайник и смыла все запахи. Чайник был блестящий, металлический, и я заметил, что к нижней его кромке прилипла крошечная черная точечка. Смахнул ее и почувствовал, что она мягка внутри, словно подсохший кусочек гриба. Вода смыла крошку, и я подумал, что пропах грибами и мысли мои пропитались ими, и сам теперь превращусь в гриб сморчок.