Жизнь в солнечном луче

22
18
20
22
24
26
28
30

— Откуда? — спросила мать, пытаясь на телеграфном бланке отыскать город, из которого отправили телеграмму.— Ничего нет. Нет, есть, но какое-то странное название. Я не могу и выговорить. Я читаю, не сердись. «Дорогой мой Андрей,— читала вслух мать.— Ухожу на ответственное испытание. Буду думать о тебе. Это поможет мне победить. Люблю тебя, мой верный вечный друг. Я вернусь. И ты вернешься. Потому что ты нам всем очень нужен. Жди. Твой вечно Саша».

— Все? — спросил Андрей.

— Да,— ответила мать.

— Я не заслужил такой чести. Не заслужил, потому что часто неверно жил,— сказал Андрей.

Он опустил руки вниз. Пальцам стало холодновато.

Полковник запретил сообщать сыну о своей болезни.

— Мальчик не должен ничего подозревать,— сказал полковник.— Мы не имеем права говорить ему, потому что для него самое важное сейчас — спокойствие, собранность, а не всякие житейские мелочи, которые способны потихоньку растравить даже самую крепкую, самую стойкую душу. Вам знакомо это, доктор?

— Я подозревал, что мелочи всесильны.

— Нет, всевластны. Пусть он узнает потом, когда сделает свое дело.

Полковника редко навещали посторонние: медицинское заключение отвергло возможность постоянного общения.

— Только покой,— говорил профессор из Военно-медицинской академии, специально приезжавший из Харькова.— Покой.— А для себя добавил: «Покой отодвинет развязку, но не спасет. Впрочем, мало ли что бывает на этой грешной-прегрешной земле?» И для всех сказал:

— Надо быть готовыми ко всему.

— Ко всему? — спросил лечащий врач.

— А что вас, собственно, удивило?

— И выздоровление?

— А почему бы и нет? О, милый мой, летчики порой выкидывают такие номера, что никакая теория не в силах разобраться в причинах и следствиях.

Но наступило утро, когда на городском телеграфе из далекого города приняли телеграмму для полковника. И в эти же минуты диктор московского радио сообщил о высотном рекорде советского летчика-испытателя Александра Яснова.

Прежде всего телеграмма попала в руки артиста.

— Вот видишь,— сказал он, садясь на стул у постели больного.— Сынок тебя не забыл. Ты только послушай, что он пишет. Я говорил всегда, что он славный парень.