— Писали ребята, твои друзья.
— Нет. Сейчас это невозможно. Только ты. И вообще только ты.
— Спасибо. Я боялся, что ты сам отнимешь у меня самое дорогое для меня. Тебя.
— Я сказал — этого не будет.
— Спасибо.
— Что ты, папа?
— Не обращай внимания.
— Не надо. Ну, плакать… Не надо.
— Прости. Сами.
— Нет, Андрей Пестов всегда говорил, что человек должен выплакаться, чтоб освободить душу для светлых чувств. Смотри!
Саша вскочил, отпустив руки полковника, подбежал к окну, пошире раздернул гардины.
В открытом окне, за окном, над крышами домов, над рекой, как коромысло, висела разноцветная радуга.
Было странно — сумерки и радуга. А она сверкала — чистая, омытая прошедшей грозой.
Андрей понял, что каким-то непонятным образом перестал жить в прошлом, в воспоминаниях. Все они оказались за невидимым барьером, и даже желая что-либо вспомнить, он, Андрей, ощущая это желаемое, не мог переступить через этот барьер.
Он услышал, как вошла сестра.
— Что? — спросил он.
— Ничего,— поспешно ответила сестра.
— Опять солгала.
— Нет, Андрей!