— Остановимся на вашей встрече в подъезде.
— Пожалуйста, — строго глядит Подгородецкий, будто это я путаю его, а не он меня.
Впрочем, с мифическими этими двойниками впрямь запутаешься.
— Вы утверждаете, Геннадий Васильевич, что встреча была, так сказать, безмолвной. Правильно?
Мне кажется, он пытается осмыслить мой вопрос или, вернее, переосмыслить, но как бы одергивает сам себя, отвечает поспешно:
— Да, утверждаю.
— Но как же так? — я озадачен, даже развожу руками. — Двойники! Точная копия Ехичева! В вашем подъезде! Ваш гость! Такая мысль у вас не возникала?
Молчит.
Подсказываю ему:
— Вы не хотели его окликать? У вас были с ним натянутые отношения?
За этот аргумент он должен бы по логике ухватиться, но почему-то не ухватывается.
— Отношения нормальные. Зла не таил.
Возможно, ему важнее убедить меня, что к ранению подлинного Ехичева он, Подгородецкий, причастен быть не может?
— Хорошо, — говорю. — Так и запишем. Но почему же вы все-таки не заговорили с ним, не поздоровались, не пригласили к себе? Человек издалека, к тому же пьян, естественно было бы уберечь его от неприятностей, а вы прошли мимо. Почему?
— Да все потому же, — хмурится Подгородецкий. — Боялся.
А это уж — с его стороны — осечка.
— Чего же вы боялись? — спрашиваю.
Спохватится ли он?
— Да все того же, — не спохватывается. — Чтобы не закопали на основе знакомства.
— Позвольте, — говорю, — но это же действительно мистические опасения. Как вы могли предвидеть тогда, что с Ехичевым случится несчастье?