Шесть дней

22
18
20
22
24
26
28
30

Перед отъездом за границу Андронов пришел к матери, рассказал о том, что мучило: сын остается вне семьи. Она и так знала и все понимала. Попросил помочь Виктору, если пошатнется, вдруг захочет бросить учение. Мать выслушала и ничего не сказала. Он и не стал больше повторять своей просьбы. Требовать от старого человека того, что она не в состоянии сделать, нельзя. А что сможет, сама сделает без всяких обещаний. «Когда же ты вернешься? — спросила мать. — Недолго мне осталось… Увидимся ли?» Он хмуро сказал: «Не бойся, задерживаться не стану…» Поцеловал ее и ушел с чувством еще более тяжелым, чем то, которое испытывал, направляясь к ней.

И в Индии, несмотря на занятость, интересную работу, временами на него нападало тяжкое настроение, в котором он не мог признаться даже жене. Шло время, Виктор писал, что продолжает учиться, ощущение какой-то вины перед сыном пропадало, и он становился самим собой, крепко держал в руках управление доменной плавкой, обретал и внутреннюю силу, и уверенность. Работать у горна и учиться Виктору было непросто, он-то это хорошо знал. Однажды пришло в голову, что как раз на втором курсе сам споткнулся, ушел из института. С тех пор беспокойство уже не оставляло его: сумеет ли сын преодолеть этот, видимо, трудный рубеж? Предложение оставаться в Индии на второй срок он отверг. Даже не посоветовался об этом с Лидией Кирилловной. Она рассердилась, считала, что можно было остаться, прикопить лишних деньжат. Плохое ее настроение здесь, в Москве, отчасти объяснялось и его отказом от выгодного предложения…

Машина между тем мчалась по загородному шоссе среди тронутых лимонной желтизной осени берез и серо-зеленых, еще не успевших раскраснеться осинников. Андронов отвлекся от тревожных мыслей и вновь стал следить за рассказом Меркулова о будущей доменной печи.

— Недавно узнал об одном прискорбном обстоятельстве, — говорил Меркулов. — Представьте, начало монтажных работ откладывается, хотя рабочее проектирование вашей печи давно завершено. Откровенно говоря, не могу понять Григорьева… — Меркулов взглянул в сторону водителя и оборвал себя, видимо, не захотел продолжать разговор в присутствии постороннего человека.

Андронову не терпелось услышать, почему откладывается строительство домны и в чем Меркулов не может понять Григорьева, но, тоже покосившись на спину водителя, не стал спрашивать, решил, что успеется, когда они останутся вдвоем.

Дача Меркулова располагалась в поселке Академии наук, на самом краю. Пока они проезжали по «академгородку», Андронов рассматривал дачи. Они были и каменными, и деревянными, то напоминали замок в миниатюре, с какими-то немыслимыми башенками и пристройками, то до предела упрощенный куб со щелями вместо окон, то смесь всех архитектурных стилей. Каждый строил так, как хотел, не сообразуясь ни с общим ансамблем поселка, ни с элементарными законами зодчества. Дом Меркулова представлял собой крашенный охрой высокий сруб из квадратного соснового бруса с простой покатой крытой и широкими окнами. У самого Андронова на густо заросшем яблонями садовом участке стоял сложенный его руками из крупного желтоватого бракованного огнеупорного кирпича домик, очертаниями напоминавший меркуловский, и, может, поэтому дача ему понравилась.

— Правильно! — решительно сказал он своим резковатым напористым голосом, когда Меркулов повел его по сырому с редкими березами участку. — Такой простой вам и нужен дом, Иван Александрович.

Меркулов слушал его с робкой извиняющейся улыбкой и радовался, как ребенок, похвалам. Оказалось, что он сам делал чертежи и помогал плотникам и столярам.

II

Они расположились в небольшой комнатке. Меркулов объяснил, что жена сегодня занята в городе. Он принес из холодильника заливную рыбу, колбасу, подогрел остатки супа и под конец появился с бутылкой «Экстры». Ставя ее посреди стола, сказал:

— Ну, что же, за встречу! Разрешите, я налью?

— Давайте, — сказал Андронов, подумав при этом, что достанется теперь от Лиды: жена не любила, когда он где-нибудь без нее выпивал.

Андронов понимал, что хозяин дома не зря заговорил о Григорьеве. Спрашивать Меркулова, что за авария случилась на заводе, сразу не стал.

— Вы, Иван Александрович, сказали в машине, что не можете понять Григорьева, — напомнил Андронов, когда они выпили и оба, крякнув, поставили рюмки на стол и закусили холодной рыбой. — А в чем?

— Сейчас вам отвечу… — с готовностью произнес Меркулов. — Только сначала скажу, в чем, пожалуй, он оказался прав: поддержал рекомендацию назначить директором вашего завода Логинова, прокатчика, хотя это и противоречило традиции. Вы знаете, конечно, что на должность директора привыкли выдвигать доменщика или сталевара. Вот здесь Григорьев оказался принципиальным, ничего не скажешь.

— Вы считаете, что Логинов хороший директор? — живо спросил Андронов. Слова Меркулова удивили его, никак он не ждал столь отчетливо выраженной симпатии к такому человеку, как Логинов. Из писем он знал, как знакомые относятся к директору. Многое рабочие не прощали ему и не стеснялись в своих оценках.

— Безусловно, хороший директор, — сказал Меркулов и с каким-то вызовом взглянул на собеседника. — Заводу нужен сильный, волевой руководитель, человек, способный сопротивляться мелочным наскокам и не проявлять ложной доброты там, где надо защищать интересы производства, в конечном счете, государственные интересы.

Андронов молчал. И как тут было не молчать, он хорошо помнил, что и сам счел назначение Логинова правильным именно потому, что новый директор сразу же принялся твердой рукой наводить порядок.

— Да я и сам считал, что нужен такой директор, — угрюмо сказал Андронов. — Так считал перед тем, как уехать… А вот авария на заводе…

— Какая авария? — седые тощие брови Меркулова поползли вверх, на лбу отчетливо определились давно въевшиеся в кожу ниточки морщинок.