Девонширский Дьявол

Человек явно хотел поговорить от скуки. В том, что они часами месили землю ногами, было мало веселого.

— Тебе какая разница? О личном.

— О своей виконтессе? — и мужчина подмигнул в отблесках света факела.

— Откуда тебе известно? — встрепенулся Ройл. Его сердце бешено заколотилось. Если знает этот мужлан, то что говорить обо всех остальных в Уокерли? Неужели о их встречах известно милорду Эддингтону?

— Да так. Прошел шепоток, — нарочито уклончиво ответил тот. — А чего ж ты ожидал? Надо было поаккуратнее свою барышню окучивать!

И он заквакал от смеха, довольный собственным замечанием. Ройл промолчал, стискивая зубы от злости. Прежде всего, на самого себя. Ну как он мог так опростоволоситься?

— Растягиваемся в цепь! — громыхнул старший группы. — Да так, чтобы видеть друг друга. Благо лес чуть поредел. Глядите в оба!

Ройл, воспользовавшись приказом, тут же отошел в сторону. Ему совсем не хотелось выслушивать назойливое продолжение от своего временного компаньона. Теперь его голова была занята мыслями о Мариссе, о их встречах, о том, что он потерял бдительность, и об их отношениях известно виконту и виконтессе. Однако больше всего Фармер почему-то опасался гнева старого Эддингтона. Хамиша Фредерика…

Он любил ночь. Даже больше, чем день. Днем он ненавидел яркий солнечный свет. Суету снующих по замку людей, пусть даже все они являлись членами твоей семьи и ее близкими друзьями. Это понимание пришло с годами. Старость. Хамиш, все еще не снявший костюм, стоял у окна своей комнаты и смотрел в темноту. Он опирался на трость. В ногах чувствовалась усталость, однако это не заставило его сесть в кресло. Спать он, естественно, не хотел. Теперь настали те дни, когда он ложился в постель глубоко за полночь, а просыпался с первым лучом света, падающим в большое окно его огромной спальни. Именно ночью он чувствовал полное умиротворение. Звук ночной тиши вперемешку со стрекотом сверчка был самым лучшим лекарством для нервов. Не то что настойки этого хлыща Тейта Янга. Да и думалось хорошо, сидя у окна, и слава Всевышнему, что его мозг еще сохраняет способность здраво мыслить. Того дня, когда она будет потеряна, Хамиш Фредерик Эддингтон боялся больше смерти. Все чаще для себя он в душе молил Господа о том, чтобы быстрое забвение пришло раньше длительного безумия. Однако, несмотря на хворь, которая так надолго поселилась в его теле, старик был для своего возраста полон сил. Просто периоды болезни стали дольше, да и желание появляться в обществе с каждым днем все больше и больше затухало. Очень часто Хамиш чувствовал себя отлично, но из спальной комнаты не выходил и запрещал кому бы то ни было входить в нее — не имел желания никого видеть. Единственным человеком во всем «Эддингтон Холле», которого он по-настоящему любил и позволял посещать себя больше обычного, был его внук Алисдэйр. Высокий и стройный, необычайно умный и красивый, он унаследовал все самое лучшее от Эддингтонов. В нем, возможно, Хамиш видел самого себя в молодости: будто собственное зеркальное отражение шестьюдесятью годами ранее возникало перед ним. Вот и сейчас, стоя перед окном, он вдруг неожиданно для себя пожелал увидеть внука, поговорить с ним. Но знал, что тот отсутствовал в «Эддингтон Холле». Из-за этого не ложился в постель, — хотел его дождаться.

Где-то вдали, словно светлячки, замелькали едва различимые огоньки факелов. Ищут Абрамсон, догадался Хамиш. Его лицо при этой мысли оставалось бесстрастным. Судьба девушки совершенно не интересовала его. Она была ему чужая. Ведь он даже никогда не видел ее. Вероятно, она уже мертва. Норберт все еще верил в успех поисков, а он — нет. Если ее не обнаружили за двое суток, тогда живой эту девицу не найдут. Куда важнее обратить внимание на поиски убийцы. Вот кого необходимо изловить. И тогда в Уокерли вновь будет спокойно. Огоньки хаотично мелькали, и старик наблюдал за ними, ибо больше смотреть было не на что — кромешная тьма вокруг. И тишина. В ногах появилась дрожь. Он устал стоять. Придвинул стул ближе и сел, опираясь обеими руками на трость.

Утром состоятся похороны Элеонор Тоу. К слову, ее он тоже не знал. Зато был хорошо знаком с ее родителями. Особенно с матерью девушки. Но это было давно. Хамиш рекомендовал Норберту не ходить на церемонию отпевания, однако тот его не послушал. Считал, что его присутствие и короткая речь подействуют успокаивающе на людей, которые сегодня испытывают страх и гнев одновременно. Глупец. Он боится бесконтрольной толпы. И думает, что если скажет умные и проникновенные слова, то все тут же перестанут чувствовать ярость по отношению к тому чудовищу, которое сотворило это с девушкой. Да он не понимает, что когда люди вместе, в одной куче, то они сразу перестают быть людьми и превращаются в животных. В стаю. А стая всегда руководствуется инстинктами, первый из которых — выживание.

И желая выжить, они теряют разум и дают волю своему гневу, устраняя его первопричину на своем пути. И нет такого слова, которое в состоянии будет обуздать толпу в ее кровожадном желании поскорее покончить со всем этим. Норберт где-то соглашался с отцом, но все же проявлял упрямство, считая, что обязан пробовать все методы, дабы не допустить разгула беспорядков в Уокерли. Тем более, накануне приезда главного констебля графства с инспекцией.

Вот так, сидя на стуле перед окном и глядя в ночную темноту, Хамиш Эддингтон плавно переключался от размышлений к дремоте, в которую периодично впадал, сам того не замечая. Просто его веки медленно опускались на глаза, мысль терялась, и он ненадолго погружался в кратковременный сон, но потом вновь открывал их, и ему казалось, что бодрствует он постоянно. Внезапный новый шум за окном заставил Хамиша прислушаться — цокот копыт, чей-то громкий голос, но ни слов, ни кому он принадлежал, старый Эддингтон разобрать не смог. К нему через некоторое мгновение добавились еще голоса, тональность их была возбужденной, слышались храп лошадей и стук двери. Затем этот шум перебрался в дом. Он отчетливо слышал теперь голос Норберта за своими дверьми, доносившийся, по всей видимости, из прихожей, а также топот ног, бегущих по деревянной лестнице. А затем женский крик. Это была Розелин. Он узнал ее без всяких сомнений. Что здесь происходит?

Хамиш Фредерик поднялся на ноги и, опираясь на трость, направился к выходу из комнаты. Открыл дверь. Звуки суматохи стали сильнее, и с каждым шагом, который по длинному коридору приближал его к гостиной, они становились все зловещей в той догадке, что осенила старика.

— Вы послали за доктором Янгом?! — это воскликнул Норберт, и его голос впервые за долгое время источал страх.

— Да, милорд! — ответил дворецкий Майрон Фрипп.

— Ну где же Берта? Берта!

— Сию минуту! Я сам подгоню ее!

Из гостиной прямо навстречу Хамишу буквально бежал, что было до удивления неестественным, дворецкий. Весь его внешний вид говорил о сильном волнении.

— Майрон? — прохрипел старик. — Что, черт возьми, происходит?