Принцесса из рода Борджиа

22
18
20
22
24
26
28
30

— Смерть! Смерть! — вопили сзади.

Те, кто были в первых рядах, уже настигали его, он слышал хриплое дыхание загнанных лошадей. Он несся вперед, вонзая шпоры в бока бедного животного и умоляя его о последнем усилии… Куда он ехал? Он не думал о том, что делает, им управлял только инстинкт… Сначала он направился к ближайшим воротам, но увидел, что они закрыты и их охраняют стражники со скрещенными пиками…

«Из Парижа не выбраться», — понял он, резко сворачивая налево.

Он вернулся в центр города, и свора преследователей ехала за ним по пятам. Многие отстали, но все же их оставалось еще около тридцати…

Чего хотел Пардальян? Может быть, он надеялся утомить их, оторваться от погони или, повернувшись к врагам лицом, предпринять безумную попытку спастись? Нет, он прекрасно понимал, что как только остановится, враги набросятся на него… На улицах, по которым он проезжал, начиналась ужасная суматоха. Проклятия, оскорбления неслись вслед загнанному человеку.

Толпа всегда против того, за кем гонятся: когда кого-то травят, просыпаются древние инстинкты охотника и зверя. И когда зверь падает без сил, каждый хочет принять участие в дележе добычи. Пардальян это знал. Он надеялся только на свою лошадь. Если преследователи ездят верхом лучше него, он пропал!

Положение становилось отчаянным. Пардальян был заперт в Париже, словно в огромной мышеловке. Повсюду, где бы он ни появлялся, раздавались злобные крики: гнавшиеся за ним дворяне де Гиза жаждали расправы!

Что делать? Его лошадь слабела; ноздри ее кровоточили, на губах пузырилась пена. Шевалье, покрытый страшными ранами, в превратившейся в лохмотья одежде, с обнаженной шпагой поверх седла, со сверкающими глазами, словно призрак несся по улицам столицы.

Никто даже не пытался его остановить… При виде этой жуткой кавалькады люди разбегались, прижимались к стенам, прятались в арки и — угрожающе сжимали кулаки! Казалось, весь Париж требует смерти этого человека…

Куда же он направлялся, к какой цели?.. Он не знал! Сейчас даже мысли угасли в нем. Из всех человеческих чувств в его измученной душе осталась только ненависть… ненависть, именно она давала ему силы жить после смерти своей обожаемой возлюбленной…

Умереть!.. Умереть, не покарав Моревера?! Невозможно!

Пардальян бросил вокруг себя дикий взгляд, но даже в эту трагическую секунду в нем светилась ирония… Он, значит, умрет! А Моревер, для которого он жил, Моревер, которого он преследовал по всему свету долгих шестнадцать лет, Моревер — убийца Лоизы — будет жить, свободный от всякого страха! Так злодейка-судьба рушит планы человека! И горькая улыбка появилась на покрытом засохшей кровью лице Пардальяна…

Не прерывая своей головокружительной скачки, он опять огляделся, и ему показалось, что он узнает места, дома, улицу… Слабый лучик надежды забрезжил перед ним: это была улица Сен-Дени!.. А ведь улица Сен-Дени — это постоялый двор «У ворожеи»… Это спасение!

И с хладнокровием человека, доведенного до крайности, (которое порой появляется в безнадежных обстоятельствах), Пардальян задумал последний маневр — если, конечно, слово «задумал» может передать ту молниеносную работу мысли, которая длится считанные секунды.

За ним бешеным галопом несся отряд всадников. Он опережал их всего на два или три лошадиных корпуса. Его измученный конь, окровавленный, взмыленный, шел тем напряженным аллюром, который обычно предшествует смерти животного. Шевалье уже видел крыльцо «Ворожеи»; он приготовился… бросил поводья, вытащил ноги из стремян, затем уселся в седле на манер амазонки: как раз в это мгновение он поравнялся с трактиром — и прыгнул!

При этом он шпагой хлестнул измученное животное по шее. Обезумев от боли, но и освободившись от лишней тяжести, лошадь с новой энергией рванулась вперед, но, не пробежав и пятисот шагов, грянулась оземь… группа преследователей, словно вихрь, пронеслась мимо…

Передние, правда, заметили уловку Пардальяна и попытались остановиться, но не тут-то было. Произошла ужасная свалка. Всадники, скакавшие последними, из-за бешеной скорости врезались в ряды своих спутников.

Эта замечательная сцена разыгралась в двухстах шагах от крыльца. Все смешалось. Пять или шесть лошадей рухнули на землю, дюжина всадников, раненых или вылетевших из седел, тоже оказалась на мостовой. Стоны, проклятия, вопли тех, кто пытался выбраться из этой неразберихи, крики собравшейся толпы в мгновение ока переросли в адский шум. Прошло уже более пяти минут с того момента, как шевалье прыгнул на ступени постоялого двора, а порядок все не восстанавливался. Двое из преследователей погибли, семь или восемь было ранено, несколько лошадей испустило дух…

Между тем Пардальян очутился на желанном крыльце как раз тогда, когда все завсегдатаи и слуги высыпали на улицу, чтобы посмотреть, что происходит. На их глазах Пардальян приблизился к двери, и все с удивлением и ужасом уступили ему дорогу.

Пардальян — обнаженная шпага в руке, камзол в лохмотьях, лицо и руки в крови — представлял собой зрелище столь страшное, что присутствующие затрепетали.