Энтузиазм троих наемных убийц тотчас иссяк. Недавно еще сиявшие лица выражали теперь испуг, улыбка застыла на закушенных губах, а глаза всматривались в темные углы, словно ожидая, не появится ли тот, одного имени которого оказалось достаточно, чтобы привести их в ужас.
— Вы и сейчас полагаете, что плата за вашу службу слишком велика? — спросила Фауста без тени насмешки.
Трое мужчин отрицательно замотали головой.
— Раз речь идет о Пардальяне — нет, черт возьми! Это не слишком много.
— Уж не колеблетесь ли вы? — спросила опять принцесса, но уже ледяным тоном.
— Нет, тысяча чертей!.. Но Пардальян… Проклятье! Тут есть от чего впасть в нерешительность, сударыня!
— Известно ли вам, что мы рискуем так никогда и не потратить пистоли, которые столь весело позвякивают в наших карманах?
Фауста все тем же ледяным тоном бросила:
— Решайтесь, господа.
Непроизвольно понизив голос, словно тот, чье убийство они замышляли, мог их услышать, Сен-Малин произнес:
— Значит, надо…
И красноречиво-зловещим жестом докончил свою мысль.
По-прежнему отважная и решительная, Фауста холодно, твердо, с чуть заметным презрением сформулировала вслух то, чего не осмелился сказать головорез:
— Надо убить Пардальяна!
Сомнение еще не покинуло их окончательно; они переглянулись исподлобья, но затем, вновь обретя свою привычную беззаботность, пожали плечами, словно стряхивая с себя всякие ненужные угрызения совести и страхи.
— Ба, в конце концов или мы его, или он нас, — отрубил Сен-Малин.
— Все мы смертны! — наставительно сказал Шалабр, осторожно проводя кончиком пальца по лезвию кинжала.
— А то мы уже совсем разленились! — подытожил Монсери, хрустя суставами.
И словно сговорившись, они взялись за эфесы шпаг и закричали:
— Вперед, на Пардальяна!