— По-моему, я произвела на короля глубокое впечатление… А может быть, оно оказалось весьма скромным? Я надеялась ошеломить его своими возвышенными замыслами, а на деле, по-видимому, этого надменного старика поразила лишь моя красота. Что ж, пусть так… Любовь — такое же оружие, как и всякое другое, и с ее помощью можно управлять мужчиной… особенно, если этот мужчина достиг уже преклонного возраста… Я бы предпочла, конечно, что-нибудь другое, но выхода у меня нет.
Она вновь вернулась к тому, что составляло суть ее размышлений:
— Все мои встречи с Пардальяном становятся для меня роковыми… Если Пардальян увидит короля еще раз, то любовь Филиппа ко мне угаснет так же быстро, как зажглась. Почему?.. Не знаю! Но так будет, это обязательно, это неотвратимо… Значит, Пардальян должен умереть!..
Мысли ее опять приняли новый оборот:
— Мирти!.. Где она может сейчас быть? А мой сын?.. Его сын!.. Наверное, она теперь во Франции. Как отыскать их?.. Кого послать на поиски ребенка?.. Моего ребенка! Я никому не доверяю, любой кажется мне недостаточно надежным, недостаточно преданным.
И с непередаваемой мукой в голосе она воскликнула:
— Сын Пардальяна!.. Если твой отец не знает тебя, если твоя мать покинет тебя, то что станется с тобой?.. Какова будет твоя судьба?..
Долго еще она размышляла, перебирая в уме разнообразные варианты. Наконец решение, очевидно, было принято. Из спальни Фауста перешла в гостиную, обставленную с изысканным вкусом.
Она вызвала управляющего, дала ему подробнейшие указания и спросила:
— Господин кардинал Монтальте здесь?
— Его высокопреосвященство не вернулся, сударыня.
Фауста нахмурилась.
«Странное исчезновение, — думала она. — Неужто Монтальте предаст меня? Вряд ли. Гораздо более вероятно, что ему подстроили какую-нибудь западню… Должно быть, тут замешана инквизиция… Надо будет над этим поразмыслить…»
А вслух произнесла:
— А де Сен-Малин, де Шалабр и де Монсери?
— Они беседуют с господином де Бюсси-Леклерком, который просит вас принять его.
— Пригласите сюда господина де Бюсси-Леклерка и моих дворян.
Управляющий вышел, а Фауста села в великолепное кресло, похожее на трон, приняла одну из тех очаровательных и грациозных поз, секретом которых она владела, и стала ждать.
Через несколько секунд три охранника склонились перед ней в почтительном поклоне, а Бюсси с галантностью заядлого фехтовальщика, которую он считал неотразимой, произнес свое приветствие:
— Сударыня, я имею честь сложить к ногам вашей сияющей красоты нижайшие знаки почтения самого пылкого из ваших почитателей.