Смертельные враги

22
18
20
22
24
26
28
30

— Господа, я предоставляю вам свободу действия. Но если до понедельника вы не сможете нанести Пардальяну решающий удар, вы все вчетвером отправитесь со мной на королевскую корриду. Там я укажу вам, что делать, и на этот раз, я думаю, Пардальян не избегнет смерти.

— Хорошо, сударыня, — согласился Бюсси, — мы все явимся туда… если, конечно, не справимся с делом прежде понедельника.

— Ступайте, господа, — сказала Фауста, выпроваживая их монаршим жестом.

Как только охранники очутились у себя: в большой комнате, служившей им дортуаром, первой их заботой было, не помня себя от радости, вскрыть мешки, пересчитать экю и пистоли и сложить монеты столбиками.

— Три тысячи ливров! — ликовал Монсери, глядя на золотые и потирая ладони. — Никогда еще у меня не было такого богатства!

Шалабр бросился к своему сундучку и, тщательно запрятывая туда свою долю, пробурчал:

— Служба у Фаусты не так уж и плоха!

— Когда все это будет надлежащим образом промотано — съедено, пропито и проиграно, мы получим еще, — заметил Сен-Малин.

— Верно, черт меня раздери! Ведь Фауста обещала нам платить в срок и помногу, — радостно воскликнул Монсери.

— Но только после того, как мы прикончим Пардальяна, — сказал Сен-Малин страдальческим голосом.

Одного этого имени опять-таки оказалось достаточно, чтобы свести на нет всю их радость; на какое-то время они задумались.

— Кажется мне, вознаграждение нам пока не светит, — прошептал, качая головой, Шалабр.

А Монсери выразил вслух то, о чем каждый думал про себя:

— Жаль, дьявол раздери! Этот чертов шевалье мне так нравился!

— А как славно он оттаскал за бороду того рыжего!

— А с каким независимым видом он говорил с самим королем!

— А как здорово он осадил этих наглых и спесивых кастильских сеньоров! Черт возьми! Какой человек!

— Я гордился тем, что я, как и он, француз!.. В конце концов, мы тут во вражеской стране!

— А ведь именно этого человека мы должны… подстеречь… если не хотим отказаться от блестящего положения и вновь превратиться в нищих искателей счастья, — сказал Сен-Малин (как самый старший, он был самым серьезным и самым практичным).

— Но мне его жаль, черт побери!