— Господа, я предоставляю вам свободу действия. Но если до понедельника вы не сможете нанести Пардальяну решающий удар, вы все вчетвером отправитесь со мной на королевскую корриду. Там я укажу вам, что делать, и на этот раз, я думаю, Пардальян не избегнет смерти.
— Хорошо, сударыня, — согласился Бюсси, — мы все явимся туда… если, конечно, не справимся с делом прежде понедельника.
— Ступайте, господа, — сказала Фауста, выпроваживая их монаршим жестом.
Как только охранники очутились у себя: в большой комнате, служившей им дортуаром, первой их заботой было, не помня себя от радости, вскрыть мешки, пересчитать экю и пистоли и сложить монеты столбиками.
— Три тысячи ливров! — ликовал Монсери, глядя на золотые и потирая ладони. — Никогда еще у меня не было такого богатства!
Шалабр бросился к своему сундучку и, тщательно запрятывая туда свою долю, пробурчал:
— Служба у Фаусты не так уж и плоха!
— Когда все это будет надлежащим образом промотано — съедено, пропито и проиграно, мы получим еще, — заметил Сен-Малин.
— Верно, черт меня раздери! Ведь Фауста обещала нам платить в срок и помногу, — радостно воскликнул Монсери.
— Но только после того, как мы прикончим Пардальяна, — сказал Сен-Малин страдальческим голосом.
Одного этого имени опять-таки оказалось достаточно, чтобы свести на нет всю их радость; на какое-то время они задумались.
— Кажется мне, вознаграждение нам пока не светит, — прошептал, качая головой, Шалабр.
А Монсери выразил вслух то, о чем каждый думал про себя:
— Жаль, дьявол раздери! Этот чертов шевалье мне так нравился!
— А как славно он оттаскал за бороду того рыжего!
— А с каким независимым видом он говорил с самим королем!
— А как здорово он осадил этих наглых и спесивых кастильских сеньоров! Черт возьми! Какой человек!
— Я гордился тем, что я, как и он, француз!.. В конце концов, мы тут во вражеской стране!
— А ведь именно этого человека мы должны… подстеречь… если не хотим отказаться от блестящего положения и вновь превратиться в нищих искателей счастья, — сказал Сен-Малин (как самый старший, он был самым серьезным и самым практичным).
— Но мне его жаль, черт побери!