Чико весь сиял.
«Где только, черт подери, не гнездится любовь!» — мелькнуло в голове у Пардальяна.
Внезапно радость карлика угасла. Он простонал:
— Нет! Я не могу иметь даже такой радости. Хуана удивится, увидев, что я так богат. Она ведь все понимает, вот оно как! Она, возможно, догадается, откуда у меня появилось мое богатство. Она прогонит меня, она бросит мне в лицо мои подарки и назовет убийцей. Нет! Это золото проклято, это цена крови, и я не могу им воспользоваться… Напрасно я стал преступником!
И он яростным жестом смахнул со стола мешочек, который со звоном покатился по плитам.
«Смотрите-ка! — хмыкнул Пардальян, и глаза его заискрились. — А мне, пожалуй, нравится этот коротышка!»
Чико взволнованно ходил взад-вперед по своей комнате. Вот он остановился прямо перед проемом, нахмурился, невидяще уставился глазами в пространство и прошептал:
— Убийца… Хуана так и сказала: я — убийца… Да, я заслужил этот титул по тому же праву, что и люди, своими руками убившие француза… и даже больше их… Вот оно как! Если бы не я, он бы не погиб… Это я, я виноват в его смерти… И как я мог решиться на такое?! Видно, ревность совсем свела меня с ума… Но теперь, когда моя хозяйка произнесла это ужасное слово: «Убийца!», я все понял, и стал отвратителен самому себе!..
Пардальян не пропустил ни слова, со страстным вниманием следя за всеми этапами битвы, которая происходила в душе карлика.
А тот опять вернулся к своим размышлениям, излагая их вслух; Пардальян же перемежал их тихими комментариями.
— А может, француз не умер?
— Об этом надо было подумать с самого начала! — усмехнулся Пардальян.
— А вдруг его еще можно спасти? Ведь я обещал Хуане.
— Вот уж не думал, что малышка Хуана так живо мною интересуется!
— Если француз умер, то Хуана тоже умрет, а я умру сразу вслед за ней.
— Да нет же, нет! Не хочу я иметь все эти смерти на своей совести, черт подери!
— Если француз жив и я его спасу…
— Вот так-то лучше!.. Ну, и что ты сделаешь в таком случае?
— Хуана будет счастлива… Француз полюбит ее.
— Клянусь рогами дьявола, нет! Не полюблю я ее, глупец!