Хозяин протянул мощную волосатую руку:
— Плату вперед!
— Негодяй! — воскликнул Монсери.
В ту же секунду его кулак обрушился на физиономию великана, который свалился наземь. Впрочем, он сразу же поднялся и вышел, усмиренный, согнувшись в поклоне и бормоча:
— Сейчас я обслужу вас, господа!
Мгновение спустя он уже поставил на стол три стакана, кувшин с вином, хлеб и паштет, после чего покинул их, заявив:
— Больше у меня ничего нет.
Все трое с грустью посмотрели на скудное угощение, а затем переглянулись.
— Что поделаешь, — вздохнул Сен-Малин, — быть может, хорошие дни снова вернутся…
Они пододвинули стол к очагу и, сняв плащи, аккуратно сложили их на табуретах; все трое оказались с кинжалом и рапирой на боку и с пистолетом за поясом. Печальные и унылые, они набросились на еду, слишком скудную для их ноющих от голода желудков.
— Эх, — вздохнул Монсери, — прошли те времена, когда мы жили в Лувре и там же и ели по четыре раза в день, как и подобает уважающему себя доброму христианину!
— Да, славное было время! — сказал Шалабр. — Мы звались дворянами Его Величества, состояли при его особе и были даже близки к нему.
— А наша служба? Всегда подле короля, всегда в его охране, покидали его только по его собственному приказу…
— И частенько хороший удар кинжала или шпаги, всаженной между лопатками, освобождал Его Величество или же избавлял нас самих от какого-нибудь слишком уж энергичного врага… Да, навыка мы не теряли!
— И Гиз мог бы кое-что порассказать об этом.
— Еще бы, ему пришлось близко познакомиться с нашими кинжалами!
— Черт подери, в тот день, когда мы ухлопали Гиза, мы спасли королевство!
— И тем самым сразу обеспечили себе будущее.
— Да, но монах, нанесший королю смертельный удар кинжалом, уничтожил все наши надежды, — задумчиво прошептал Сен-Малин.
— Пусть все рогатые черти в аду вечно жарят на своей сковороде распроклятого Жака Клемана! — вскричал Монсери.